Непотопляемый. Рассказы - страница 2

– Дело, видишь ли, в том, что на одной из презентаций Марта Нойманн познакомилась с главным редактором нашего информагентства и смогла втереться к нему в доверие. Он пригласил ее на пресс-конференцию Российских железных дорог и представил одному из топ-менеджеров. Она долго восхищалась тем, как организовано железнодорожное сообщение в нашей стране, топ-менеджер размяк, отвечал ей на все вопросы, наболтал лишнего… – пояснила Ольга.

Этот самый топ-менеджер РЖД был выведен в очерке в самом неприглядном свете: в его ответах немецкой журналистке слышалось лукавство, а глаза он постоянно отводил в сторону.

Хорошенько проехавшись по Российским железным дорогам, Марта Нойманн перешла к бытописанию пассажиров. Здесь были русские женщины с силиконом во всех возможных местах, еще четверть века назад считавшие за счастье переехать из терпящей бедствие страны в любую захолустную немецкую деревеньку, а ныне высокомерно взирающие на иностранок, считая себя эталоном красоты. Они раскрывали золотистые «макбуки», садясь в «Сапсане» у окна, и хищно оглядывали вагон в поисках интересного мужчины. С мужчинами, замечала госпожа Нойманн, в России тем временем было негусто, более того – они демонстрировали явные признаки вырождения. Далее шла врезка про тяжелое демографическое положение русских. Затем журналистка пересаживалась в плацкартный вагон обычного поезда и пересказывала заунывные истории, услышанные ею от простых пассажиров без «макбуков», которые перебивались с хлеба на воду, болели, страдали – в том числе и от отсутствия свободы слова.

– Она что – знает русский? – заинтересовалась я.

– Ну да, вот же она пишет: «Весь этот год, проведенный в России, я с благодарностью вспоминала маму, которая заставляла меня учить русский язык, казавшийся таким сложным, неактуальным в повседневной жизни, воскрешающим самые неприятные воспоминания моего детства…»

Я нервно кашлянула и допила кьянти. «В комнату под видом человека вполз Яков Гусарин…» – пришла на ум метафора собственного сочинения, имевшая отношение к особым состояниям креативного продюсера телеканала, на котором я работала. В такие моменты он медленно вплывал в кабинет и, щуря близорукие глаза, зловеще шепелявя, устраивал разнос подчиненным. Метафора тут же пошла в массы. Гусарин получил кличку Аспид и долго бесновался, случайно об этом узнав. О первоисточнике, к счастью, никто не вспомнил, поэтому образ вползающего аспидом продюсера был приписан авторству коллективного бессознательного. Безусловно, как и у Гусарина, промилле яда на кончике языка Марты Нойманн превышало все допустимые для среднестатистического человека нормы. Но Аспид, по крайней мере, был свой, хорошо знакомый, предсказуемый, а вот кто эта ушлая, лицемерная женщина, которую мне предстояло отыскать на чужбине?

– Ну, по большому счету, нельзя ведь сказать, что она все это выдумала, – задумчиво произнесла Ольга. – Гибли же люди под «Сапсаном»? Гибли. Деревеньки на пути из Петербурга в Москву такие, что без слез не взглянешь. Тетки с силиконом у нас тоже на каждом шагу. Мужчины… кхм… демонстрируют явные признаки этого…

Мы прыснули. Я заметила, что в тексте не хватает медведя в шапке-ушанке, у которого в одной лапе бутылка водки, а другой он рулит танком.

Вот уже пару лет мы путешествовали вместе. Думаю, я привносила оживление в размеренную манеру Ольги рыться в путеводителях, досконально планировать маршрут, делать протокольные фотографии на фоне Эйфелевой башни, с наслаждением застревать в гигантских аутлетах, часами примеряя две почти одинаковые юбки. Прохладное здравомыслие Ольги слегка усмиряло мои порывы схватить эту увертливую жизнь за гриву, оседлать, помчаться галопом и уже потом разбираться с последствиями – как тогда, в темной арке, когда я устремилась за французским клошаром, очарованная его странным пестрым шарфом и манерой подпрыгивать на ходу. Ольга, выхватив у меня сумку с паспортом и кошельком, решительно зашагала прочь от зловонных парижских тайн. Ничего не оставалось, как поплестись за ней.