Воронцов буркнул:
– Я сказал: хватит болтать! Приказал отдыхать!
– Товарищ лейтенант государственной безопасности, мы тихо, – пообещал Апраксин и подался ещё ближе ко мне. – Это как, по скрепкам-то?
– Да очень просто. У нас в СССР скрепки делают из простого железа, поэтому они со временем ржавеют. И бумагу вокруг себя тоже ржавчиной покрывают. А немцы, не зная этого, скрепки из нержавейки делают, аккуратные они, педантичные. Ну и, соответственно, служебная книжка красноармейца в местах скрепления никаких следов ржавчины не имеет, – рассказал я, нашёл пяток патронов и протянул их бойцу. – Возьми.
– Ничего себе… – удивился старый красноармеец. – Неужели и вправду так можно?
Я не ответил. Апраксин хмыкнул, зарядил винтовку и залез к себе в карман гимнастерки. Достал оттуда свою книжку красноармейца и стал её внимательно изучать. Уж не знаю, что он там, в полутьме увидеть смог, но после увиденного он удовлетворённо хмыкнул и убрал ее обратно. Потом тяжело вздохнул, покачав головой, поднялся, подошёл к лежащему Михаилу и, неожиданно наведя на него ствол «мосинки», заскрежетав зубами, проговорил:
– Вот ты и вскрылся, сволочь фашистская! – И выстрелил Садовскому в голову.
Выстрел в лесу прозвучал как гром среди ясного неба. Воронцов резко обернулся и собрался было начать вставать, но Апраксин навёл на него оружие.
– Сиди тихо, вражина! – оскалился он на чекиста.
– Апраксин, немедленно отдай мне винтовку, – ледяным тоном произнёс Воронцов.
– Шиш тебе с маслом, – усмехнулся тот и сказал мне: – Вот, Лёшка, гляди, именно так выглядит немецкий диверсант.
– Что?! – всё ещё находясь в прострации, не понял я, переводя взгляд с Воронцова на Апраксина. – Ты что творишь, Роман Петрович?! Прекрати! Это же свой.
– Никакой он не свой. Это вражеский шпиён, Ляксей. А этот, – он кивнул на лежащего замертво Садовского, – его подручный. – Сказав это, он сделал шаг назад, встав таким образом, чтобы я тоже находился в его поле зрения, и покачал головой: – Не шали!
Я остановил руку на полпути, так и не взяв «мосинку», одновременно с этим всё ещё пытаясь понять, что происходит. Ситуация была совершенно нетривиальной и требовала срочного прояснения.
Пристально посмотрев на Апраксина, я как можно спокойнее, но в то же время, возможно, несколько прямолинейно спросил:
– Ты что, дядя Рома, с ума сошёл?
– Не сошёл, Лёшка. Я этих гадов давно вычислил. И ты не рыпайся. Тем более я твоей книжки красноармейца тоже не видел. Может, он, как и у них документы, поддельный.
– У меня удостоверение настоящее! – отчеканил лейтенант госбезопасности.
– Знаем мы, какое оно настоящее, – язвительно произнёс Апраксин и припечатал: – Гитлеровская сволочь! – Затем покосился на меня и, чуть прищурив глаза, произнёс: – Ты слышал, что я попросил? А ну, покажь свою книжку!
Я пожал плечами:
– Не могу.
– Это почему?
– А нет ее у меня.
– Как это нет?!
– Давно уже потерялась.
– Ага. А с окружения ты, значит, с этим выходил? Помнится, ты так рассказывал, – презрительно прищурился он, мотнув винтовкой в сторону чекиста.
– С этим, – подтвердил я.
Боец смерил меня взглядом с ног до головы и, чуть поморщившись, буркнул:
– Ладно, не боись, паря, я тебя за шпиёна не принимаю. Ты немца хорошо бил – ты свой. А вот этот, – он кивнул на явно растерянного бывшего командира, – без сомнения враг.
И эти слова, вероятно, задели какие-то струны в том, кто называл себя Воронцовым. Он словно бы пришёл в себя и зарычал:
