Непридуманные истории из жизни Страны Советов - страница 23

– Спиридон Тимофеевич, – обратился я к нему, – умерьте свой пыл, и не Вам решать, в чем я разбираюсь, а в чем нет. Анонимка – это еще не доказательство. Вы ни в коем случае не додумайтесь непроверенные факты, изложенные в анонимке, обнародовать в коллективе. Успокойтесь, приходите ко мне через час и мы примем правильное решение, как в этом случае поступать.

Возмущенный до глубины души моим ответом Спиридон Тимофеевич был далеко не тем человеком, кто умел и хотел ждать. Он тут же собрал коллектив и провел свою пресс-конференцию, обнародовав содержание анонимного послания. Я в этот момент принимал посетителей как депутат городского совета и поэтому, услышав душераздирающие крики, вынужден был прервать прием, и бросился в комнату, откуда раздавался шум. Открыв двери, я увидел толпу сотрудников и Нину Марковну Жукову, которая мертвой хваткой вцепилась в лицо Спиридона Тимофеевича, который от боли истошно кричал, пытаясь оторвать руки Нины Марковны от своего окровавленного лица. Мне с большим трудом удалось это сделать, и я увел бьющуюся в истерике женщину в свой кабинет. Напоив ее водой и валерианой, я выслушал взволнованный рассказ этой уже немолодой женщины. Суть этого рассказа заключалась в том, что перед началом войны шестнадцатилетняя девушка полюбила своего одноклассника Ильина, который, как и она, как и многие другие в Беларуси, попали в немецкую оккупацию, ведь город Минск был захвачен врагом на шестой день войны, а в 1944 году, после освобождения Минска, Ильин уходил вместе с немцами. Обезумевшая от горя девушка прибежала на вокзал попрощаться с любимым, и кто-то из немецких фотокорреспондентов сделал снимок белорусской девушки в момент прощания ее с Ильиным. В немецкой газете появилась фотография с надписью: «Ничего фрау, мы еще вернемся». Бежало время, складываясь в годы, и Нина Жукова стала студенткой Минского медицинского института, а вскоре в адрес дирекции института пришла анонимка с ее фотографией, вырезанной из немецкой газеты. Советское НКВД открыло дело против девушки, обвиняя ее в сотрудничестве с фашистами. Такие обвинения, как правило, заканчивались длительными лагерными сроками, но везение оказалось на стороне Нины Марковны. Следователь НКВД, который вел дело Нины Марковны Жуковой, влюбился в обвиняемую, понимая, что девушка по своей душевной простоте и неосведомленности явилась на вокзал попрощаться с любимым, не преследуя никакой иной цели, и попала в объектив фашистского фотокорреспондента. За этот свой необдуманный душевный порыв она дорого заплатила, попав в руки чекистов, пройдя пытки, побои и издевательства. Она познала всю правду советской жизни, советской свободы и советской действительности. Чекисты, издеваясь над ней, понимали, что она советской власти не причинила никакого вреда. Вся ее беда заключалась в том, что она полюбила того, кого не следовало. И за что же они ей мстили? А получается за то, что в 1941 не смогли ее защитить, за то, что она по их вине осталась на оккупированной фашистами территории, что это не она, а они, со своим любимым и вечно для них живым Сталиным проспали нападение Гитлера и позволили захватить ее родной город Минск. Ее никогда бы не простили, если бы их сотрудник не влюбился в нее и вопреки воле чекистского начальства, несмотря ни на что, женился на ней. За этот тяжелый по советским меркам проступок он был исключен из рядов коммунистической партии и изгнан на веки вечные из когорты советских чекистов как предатель, нарушивший основы профессиональной дисциплины и этики. Не выдержав незаслуженных обвинений и позора от своих товарищей, он решил застрелиться из своего именного оружия, подаренного ему еще в самом начале войны наркомом НКВД БССР Л.Ф. Цанавой. Вечером, придя в общежитие мединститута, Нина Марковна Жукова обнаружила на полу своей комнаты истекающего кровью своего друга, который был без сознания, и оставленную им прощальную записку на имя начальника НКВД. Она вызвала скорую помощь, и его спасли. В течение двух месяцев ухаживала она за раненым мужем, на всю жизнь оставшимся глубоким инвалидом. Несмотря ни на что, Нина Марковна не оставила своего друга в беде, взвалив на свои женские плечи все выпавшие на их долю житейские заботы. Она с отличием окончила мединститут и постоянно с достоинством несла свой тяжелый жизненный крест, ухаживая за любимым человеком, который в трудную для нее минуту отдал ей, загнанной советской действительностью, свою душу и сердце. В течение 25 лет она работала в санэпидстанции, занималась застройкой и планировкой родного города Минска, проживая в ветхом, стоящем на курьих ножках домишке в двенадцатиметровой однокомнатной квартире со всей своей большой и сложной семьей. Она посвятила всю свою жизнь близким людям, обслуживая своих больных родных, она стала для своей семьи единственной кормилицей. Услышав ее выстраданный жизнью рассказ, я представил себе, как эта хрупкая, уже немолодая женщина рубит дрова, чтобы протопить печку, кормит из ложечки парализованного и навечно прикованного к кровати мужа, помогает и лечит своих стариков-родителей и вносит при этом в строящийся заново прекрасный город Минск свои смелые решения, связанные с планировкой и застройкой города. И она при всем при этом не имеет права на свое маленькое счастье, на собственную квартиру, которая хоть немножко могла бы облегчить жизнь ее близких. С этими мыслями я направился в областной комитет партии, куда был приглашен к первому лицу в связи с поступившей в партийные органы анонимкой, написанной неизвестным «доброжелателем» от имени и по поручению павших под Сталинградом бойцов и офицеров доблестной Советской армии. Первый принял меня сурово, не поздоровавшись и не предложив мне сесть, он гневно нахмурил свои лохматые, рано поседевшие брови и начал свою речь со слов обвинения в мой адрес: