Блин, даже слезу пускаю от жалости к себе и поруганной чести. Опустилась так, что отдалась Игнату?! Точнее, его пальцам.
Позорище! Какой ужас…
А что омерзительнее всего – мне понравилось!..
И гад знает, что мне понравилось!
Когда ощущаю себя настолько чистой, что выхожу из душа, Селивёрстов предпринимает очередную робкую попытку уболтать на лёгкий, ни к чему не обязывающий перепих:
– Ир, ну тогда ты меня… погладь ещё немного, – прокручивает на пальце свои боксёры. Даже боюсь вниз посмотреть, и так нервный тик начинается.
– Селивёрстов, – нахожу силы ответить, – пошёл к чёртовой матери! – злюсь не на шутку, толкнув плечом, проходя мимо. – Сам себя ублажай, я спать хочу! – отрезаю безапелляционно и падаю на постель, даже не одевшись, а как есть – в полотенце. Не буду при извращенце голым телом светить! Больше! И так допекла – покоя мне нет!
Демонстративно закрываю глаза, но передо мной застывает картинка нашей с Селивёрстовым развратной игры.
Только сосед прикрывает дверь ванной, причём не до конца, – видимо, даёт шанс передумать и к нему присоединиться, – натягиваю подушку на лицо и уже в неё кричу:
– У-у-у…
Немного прочищаю глотку, выплёскивая негодование, и облачаюсь в домашнюю одежду – футболку и шорты. Ложусь обратно. Мучаюсь в постели, пока не возвращается Игнат.
Он больше не делает предложений и попыток развести на секс. Хмурый, мрачный, даже злой. Утраивается на своей части. Отворачивается, и вскоре слышу мирный сап.
Блин, вот как так можно? Меня разбудил, использовал… и уснул…
Наутро сбегаю первой. На Игната даже не смотрю.
Боюсь.
Его боюсь.
Себя боюсь.
Чувств боюсь!
(День пятый, ночь шестая)
Ира
– Ксень, я так больше не могу! – хнычу в трубу, только в лаборатории остаюсь одна. Мысли суматошно носятся в голове, и я… я правда захожу в тупик.
– Да что случилось? – настораживается Ксю.
– Мне опять совет нужен…
– Ми-ми-ми, – мычит в трубку Бравина. – Час дашь?
– Конечно!
***
– Ну, что случилось? – подруга, немного опоздав, усаживается напротив меня на диванчик в любимой кафешке. – Сосед руки распускает?
Заливаюсь краской смущения – я не собиралась рассказывать, как учудила с Игнатом ночью.
– И это тоже, но в другом понятии… или в прямом… – умолкаю, радуясь, что моей реакции Ксения не видит – она в этот момент нетерпеливо подзывает официанта.
– Это он любитель, – наконец подаёт голос Бравина, только оформляет заказ. – И как далеко его шаловливые ручки забрались? – смотрит хитренько-хитренько.
Блин, глоток чая поперёк горла встаёт. Шумно прокхекиваюсь, Ксения участливо стучит по спине:
– Всё нормально?
– Ага, – нервный кивок, стискиваю чашку в руках.
– Ну, ты даёшь, – хохочет Бравина. – Прям вот так…
– Не смешно, Ксю, – чтобы хоть как-то скрыть бурю чувств, опять делаю глоток ароматного, а что сейчас важнее, спасительного напитка. – Дело-то даже не в нём…
– А в ком? – настороженно.
– Во мне, – стыдливо отвожу взгляд.
– Ир, – протягивает Ксения, приходится на неё посмотреть. Не выдерживаю немой сцены:
– Блина, Ксю, меня лихорадит рядом с ним. Я этого так боялась… – на миг глаза закрываю, всем видом показывая, как жжёт правда.
– То есть, лихорадит? – вскидывает одну бровь подруга.
– Ну, это когда тремор в теле, бросает то в холод, то в жар.
– Ир, – одёргивает Ксения, – я, конечно, не так умна, как ты, но я другое имела в виду: прям трясёт от раздражения, или возбуждения? – въедливый прищур. – Ну, это когда помимо тобою сказанного ещё и голова дуреет, ноги слабеют, а в животе бабочки… – добавляет значимо.
