– Я тебя, Лода, и твои намёки не совсем понимаю. – Раздражённо прервал секретаршу инспектор. – Можешь выражаться яснее, без этих твоих аллегорий?
– Без проблем. Судите сами: у вас реформа, Ида Дрозд и Байболот – эдакие три всадника апокалипсиса. Вашего личного апокалипсиса.
– Но у меня и ты ещё.
– Я не в счёт – в этой формуле четвёртый лишний. И я с вами уже шесть лет и кроме удачи и орденов ничего не приносила. Ну, кофе ещё. И даже не ждала за этой никакой благодарности. Не ждала и не получила.
– Только Байболота я бы всадником не назвал. Фигура интересная, но не такая уж однозначно отрицательная. Так, по крайней мере, считала Изольда Брюховецкая с Пловецкой улицы, а к её мнению стоило бы прислушаться.
– И, тем не менее, вы считаете, что Байболот вам ниспослан не просто так, а за конкретные грехи?
– Хоревич, я с каждой секундой понимаю тебя всё меньше и меньше!
– Ну, и что же вы за сыщик такой, если не в состоянии увязать воедино несколько малозначительных фактов? Сложить два плюс два. Провести параллели. Разложить по полочкам.
Лицо инспектора Смыка приобрело фиолетовый с синевой оттенок, и Лода мысленно пробежалась по списку имевшихся в её аптечке лекарств:
– Йод – сразу нет. Пластырь к йоду. Аспирин – вряд ли. Корвалол – теплее, но, к сожалению, закончился – не удивительно, с таким-то начальником. Может вызвать скорую? Сейчас-то она, может и не нужна, но пока доедет… А что сказать диспетчеру, если спросит на что жалуется пациент? На фиолетовость?
Пока Хоревич размышляла, чем она может помочь начальнику, последний влил в себя стакан воды, чем и затушил полыхавшее внутри пламя. Смыку хотелось схватить секретаршу за шиворот трясущимися от расшатанных нервов руками и вышвырнуть если не в окно – хотя, по мнению инспектора, она этого очень даже заслуживала, то элементарно из кабинета. Но если он действительно её выкинет, то никогда не узнает ту мысль, какую ей хотелось до него донести. Ту вековую мудрость, какая вертится на её языке, но никак не может приобрести удобоваримой, понятной окружающим формы. Вероятно, лишит себя некоего знания того факта, что родит идею и сэкономит время, силы и нервные клетки.
– Лода, давай сначала. – Тихо прохрипел пан Людвик. – Соберись и представь, что ты общаешься с человеком, перенёсшим на ногах лоботомию.
– Могу себе представить, как вам трудно было это произнести. – Уважительно произнесла Хоревич, а про себя подумала о том, как же всё-таки не хочется начальничку в лесники, если он опустился до того, что не прочь выслушать идеи того, кому ещё вчера и слова не давал сказать – едва чопики в пасть не заколачивал!
Лода велела подождать, вышла из кабинета, чтобы вернуться через минуту с бутылкой коньяка и стаканом. Плеснула себе и Смыку.
– Почуяла слабину. – Подумал инспектор. – Решила, что скоро у неё будет новый начальник. Глупая – будешь куковать в том же лесу, что и я, младшим егерем.
– Так вот. – Начала секретарша, сделав третий и четвёртый глоток – первые два она осуществила ещё в своей келье прямиком из бутылки. – Когда я была маленькой, дядя подарил мне самоучитель по шахматам. И в самом начале автор того учебника пишет, что вся суть игры заключается в том, чтобы убрать с доски те вражеские, а иногда и свои фигуры, что мешают победе. Понимаете?
– Не знал я, что ты у меня шахматистка.
– Какой там. Самоучитель мне подарили, а шахматы – нет. И как-то сразу выяснилось, что учиться игре в шахматы, без самих шахмат, это всё равно, что учиться вязать без спиц и шерсти. Понимаете?
