Все так, но мне было мерзко даже представить, как я расхаживаю среди обездоленных людей в своей безумно дорогой императорской тоге.
Поле с пунктами помощи располагалось сразу за старой навмахией[32] Августа, как раз напротив римских складов, что на другом берегу Тибра.
Теперь здесь остались только груды почерневших от огня обломков. Все корабли из Остии стояли у пристаней ниже по течению, где с них разгружали доставленную провизию и загружали оставшийся после пожара мусор.
По полю бродили люди. Они собирались в толпы возле флагов, которыми были отмечены пункты раздачи еды, лекарств и одежды, а также пункты, где можно было получить советы законников касательно утерянной недвижимости, и места, где можно узнать или разместить информацию о пропавших без вести.
Я всерьез отнесся к предупреждению о возможном покушении и потому шел через толпу в сопровождении стражников. Люди, все, что встречались мне на пути, ликовали, узнав своего императора. Трудно было поверить, что они могут желать моей погибели. Но, как сказал Нимфидий, для такого дела и одного человека хватит, а людей вокруг меня было более чем достаточно.
– Цезарь! Цезарь! – кричали толпившиеся вокруг несчастные и пытались хоть на словах передать мне свои петиции.
– Мой муж пропал…
– Сын, мой сын ранен… – стенала женщина, поднимая на руках ребенка с перевязанными ногами.
– Моя рука… Я теперь калека. Как жить? Я медник, как работать с одной рукой? – вопрошал мужчина.
– Все обращайтесь к моим агентам в пункты помощи, – отвечал я. – Они помогут, именем меня помогут.
Но люди хотели получить помощь здесь и сейчас. Жаждали получить ее напрямую от своего императора. Они свято верили в то, что я владею некой магией и смогу излечить их ребенка или вернуть силу искалеченной руке.
Я мог восстановить их разрушенные, сгоревшие дома, но не мог вернуть навеки утерянное.
«Я воздам вам за те годы, в которые пожирала урожай подбирающая саранча»[33].
Откуда взялись эти слова в моей голове? Поппея. Да, это она. Моя жена зачитывала что-то такое из иудейских писаний, которые так ее увлекли.
Ей это нравилось, потому что там говорилось о том, что не только брошенные в землю зерна взойдут, но и годы тоже.
«Только бог имеет власть над временем», – процитировала она.
Но какой бог? Который из них?
Иудейский бог желает изменить то, что навлекли на нас римское боги?
Время… И его отобрали у нас римские боги, ведь на то, чтобы восстановить разрушенное за девять дней, у нас уйдут месяцы и даже годы.
Я воздам вам за те годы…
– Цезарь, ты здесь! Ты с нами! – поприветствовал меня Эпафродит, когда я подошел к его штабу, и жестом пригласил меня пройти к столам, за которыми не покладая рук работали с различными списками его секретари. – Мы оцениваем ущерб и фиксируем потери. Запросов, понятное дело, поступает очень много.
– Ты можешь возместить потерянное время? – вопросил я. – Есть пункт, где оказывают подобную помощь?
– Цезарь? – Эпафродит непонимающе уставился на меня.
– Списки имен, собственность, еда… все эти вопросы можно решить. Но нельзя вернуть время и, конечно, жизни. Эти потери – незаживающие, вечно саднящие раны.
– Цезарь, мы не боги, – развел руками Эпафродит. – Мы не можем вернуть или восстановить то, над чем имеют власть только боги и что живет лишь однажды. У дома много жизней, у человека – только одна.
– Все так, – согласился я. – И мы должны признать, что наши силы ограниченны, хотя те обездоленные на полях хотят, чтобы у нас было больше власти, чем мы уже имеем.
