Лагута. Я и забыла о втором соучастнике той страшной ночи. Мои глаза нашли его на третьем ряду. Заметив мой пристальный взор, Коля моментально отвернулся и потупил головешку в стол. Он был напуган. Ну, или до чертиков растерян. Коля знал, что произошло тогда, но сильно сомневаюсь, что он со мной поделиться этой драгоценной информацией. Уверена, Рыбин пригрозил ему самой ужасной расправой, на случай если тот проболтается. Впрочем, мне не нужна была его правда. Все было очевидно и так.
Ох, как же это скверно учиться в одном классе с убийцей твоего дедушки и не иметь возможности наказать подлеца — ни физически, ни морально, ни по закону. А особенно раздражала его веселость. Его показательные смешки за спиной действовали мне на нервы. Как же мне хотелось натянуть аналогичную улыбку и пустить ему в голову несколько пуль. Я даже глазом не моргнула, валяйся он у моих ног, корчась в дикой агонии.
— Простите, я опоздал, — в класс забежал растрепанный Семен.
Константин Геннадьевич схватился за душку очков и присмотрелся.
— Ах, это ты, — разочарованно выдохнул он. — Совсем неудивительно, что ты опоздал.
— Зря вы так, Константин Геннадьевич. Я вот бабушку через дорогу переводил.
— Да ну? Целых двадцать минут?
Девочки в классе захихикали, а Семка почесал затылок.
— Ну… она была очень старая и одноногая. Едва пяткой перебирала.
— Да-да, охотно верю. На уроке русского ты спасал из пожара сотню сироток, а на математике — лазал на дерево, за слепым котенком. По всей видимости, он убежал от твоей одноногой бабушки.
Класс взорвался.
— Не думай, что мы не общаемся с другими учителями, Соколов. У тебя хорошая фантазия, пора бы басни писать. Садись.
— Вы еще про шубу с носом не слышали, — добавил Сема, усаживаясь за парту.
На сей раз хохотнула я, на что Семен мне подмигнул.
Все-таки здорово, что хоть один из диаспоры Соколовых не точит на меня свои острые зубы.
Неожиданно, нам стол упал комок бумаги. Записка. Но от кого она — этого я так и не увидела.
Развернув бумажный сверток, я с трудом разобрала корявые буквы:
ТишЫ, мышЫ, кот на крыше…
— Что за чушь? — фыркнула Нина, глядя на безобразную рукопись.
Я пожала плечами и обернулась.
Вася Рыбин смотрел на меня в упор. Стало очевидно, что глупая записка — дело его грязных рук. Не сдержавшись, я кинула в него его же письмом и вернулась к учебникам.
Мне было пятнадцать, и моя интуиция работала неважно.
Тогда я еще не знала, что короткие стишки окажутся неприкрытой угрозой. Я не знала, что буду получать эти записки на протяжении всего года. И, я не знала, что каждый раз это будет влечь за собой крайне нехорошие последствия.
Привет, мое любимое проклятье,
Моя печаль, присыпанная болью.
Прощай, мой розовый закат,
Прощайте те, кто наградил меня любовью…
***
Мы с Пашкой проснулись от гулких ударов на крыше.
— Ты слышала это? — ужаснувшись, поинтересовался братец.
— Да, слышала.
Звук повторился. На этот раз Пашка вздрогнул.
— Кто это там?
— Град? — неуверенно предположила я, накрываясь одеялом.
— Ага, из китовых какашек?
Этот звук действительно анализировался с чем-то тяжелым, но — что это могло быть?
Бах! Бах!
Это была глубокая ночь, что еще раз доказывало, что лучше мне оставаться в своей кровати и не высовываться.
Бах. Бах. Бах. Казалось, гнилая крыша вот-вот рухнет нам на головы.
— Мне страшно, Зось, — признался Пашка и прижался ко мне своими костлявыми коленками.
