Братец промолчал, что было крайне удивительно. Кажется, он был чем-то расстроен. Хотя какие у него могут быть проблемы? То ли дело моя катастрофа. Я в один миг лишилась друзей, нажила злейших врагов, а теперь собственноручно уничтожаю себя, уродуя собственное тело.
— Это тебе, — чуть слышно сказал Паша и бросил в меня клочком бумаги. Мне хватило доли секунды, чтобы из беззаботного подростка превратиться в параноидальную психичку.
Кровь застыла в венах. Голова стала бетонной. Проглатывая страх, я развернула чертово письмо, но буквы плыли перед глазами. А когда они соединились в несколько предложений, то перестала дышать.
Ты накройся одЯялом —
Мы искать тИбя не станем…
Но, как только нас увидЕшь,
Приговор себе поТпишешь…
В этот момент, моя надежда, что «братство позабыло обо мне», собрала все манатки в авоську, закинула ее на плечо и хлопнула дверью.
— Откуда это у тебя? — с ужасом прохрипела я, словно болела ангиной. — Где ты взял эту бумажку?
Малец тяжело вздохнул.
— Рыбин попросил передать…
Я, наконец, взглянула на Павлика и оторопела. Под его глазом красовался лилово-синий фингал, он уже начал наползать на верхнее веко. Подскочив с матраса, я ринулась к нему и стала трясти его за хрупкие плечи.
— Кто это сделала? Кто? Это был Рыбин? Признавайся! Это был он?
Кучерявая голова норовила отвалиться.
— Отвянь, бешенная! Не он это! Я с однокашником подрался!
Я отпустила его, но не успокоилась.
— Что произошло?
— Мы на физкультуре были, — хныкал малец. — Васька сказал, что бы быть мужиком, нужно уметь драться. И Жорке так сказал. Вот мы и вцепились. Только вот у Жорки кулак тяжелее и ноги здоровые, а моя, зараза, подвела, — он нагнулся к колену и принялся натирать его. Совсем как дедушка Федор.
— Так значит, все-таки Рыбин, — с уточнением произнесла я и сползла на пол. — Мерзавец. Какой же он мерзавец…
Рыбин сделал ход. Поставил условия. Он нарочно спровоцировал драку между детьми дабы насолить мне. Так сказать: выкурить из собственного убежища. А я наивно предполагала, что все обойдется. Теперь я не могла сидеть дома, не могла прятаться, иначе все это слишком дорого мне аукнется. Пашке угрожала опасность. Рыбин не смотрел под ноги, когда шел к желаемой цели и, поэтому, мог сильно заиграться. Только вот мой брат не должен в этом участвовать.
— Злата, — робко позвал Паша, — а почему тебя Васька шалавой называет?
Его заявление лишило меня дара речи. Что, простите?
— Это потому, что ты в детстве с разными игрушками спала? — предположил он. — Тогда у нас пол класса тоже шалавы?
Мне было пятнадцать, и я не имела вести конструктивную диалоги с младшим поколением. Не умела сглаживать правду, которая в действительности омерзительна. Не умела надевать маски безразличия, а только всем своим видом демонстрировала, как была ошарашена.
Я могла биться об стену, кричать, плакать, проклинать эту жизнь, визжать, кусаться, но не могла оставаться дома. Теперь точно не могла. На этот раз Рыбин попал в самое уязвимое место. Он выиграл только раунд, но борьба продолжается. Я не намерена терпеть его выходки. А если даже их придется терпеть, то это будет только моя ноша. Моя, и ничья больше.
***
После бессонной ночи, я медленно ковыляла в школу, надеясь на спокойный и умеренный день. Что ж, это было полной глупостью, потому что, как только я отошла от дома, за моей спиной появились Рыбин и Саша. Казалось, они ночевали под моими окнами и только ждали, когда я выползу из своей избушки.
