К опасности нельзя привыкнуть, но можно приготовиться.
— Знаешь, Сокол, — демонстративно громко говорил Вася, — правило, запрещающее истреблять заразных — ужасно. Ты только посмотри, как они мучаются при жизни.
Игнорируя их издевательский смех, я продолжала вышагивать по дороге, смиренно опустив голову.
Поверить не могу, что попойка на речке обернется для меня таким кошмаром; что перевернет мою жизнь с ног на голову; что лишит самого родного и покажет истинную натуру того, кто когда-то казался родным.
Так всегда. Совершив множеств ошибок и даже заплатив за это самой дорогой монетой, ты все-равно возвращаешься к заглавию, которое гласит: «Это твоя ошибка. Твоя вина». Никто не заставлял меня крутить хвостом перед лицами Соколовых. Никто не заставлял меня отказываться от них. И, никто не заставлял меня отмечать праздник в компании Рыбина. Смерть дедушки не стала точкой в этом беспределе, напротив, это была стартовая лента, которую, оступившись, сорвала только я.
— Как дела? — Поравнялся со мной Рыбин. — Получила мое письмо?
— Ты про тот скверный набор ошибок? Да, получила.
Понятия не имею, почему начала дерзить ему, да и вообще — отвечать. Наверное, лучшая защита — это нападение.
— Мы соскучились, Заразная, — Передо мной выпрыгнул, как никогда веселый Саша. Я не узнала его. Его глаза светились безумием, а на лице играла не менее безумная улыбка. С каждым днем, он все больше походил на Рыбина. Такой же хамоватый и вульгарный.
— Это не взаимное чувство, — буркнула я, чувствуя, как скручиваются внутренности. Мышцы заныли от боли — так сильно я напряглась.
— А мы для тебя сюрприз приготовили. Глянешь? — подпрыгивал Рыбин.
— Да, не сюрприз, а мечта, — подначивал Саша.
— Ты так долго болела, поэтому, нам захотелось сделать тебе приятное.
— Обещаю, ты расплачешься, — хитро улыбнулся Саша.
— От счастья, конечно же, — поправил Рыбин.
— Почему именно я? — этот вопрос давно крутился у меня на языке.
Рыбин состроил обиженное лицо.
— Потому что мы любим тебя, забыла?
Из моего рта вырвался нервозный смех.
— От такой любви птицы дохнут, Рыбин.
— И не только.
Ненависть сожгла меня изнутри. Не знаю, был ли это намек, но я восприняла это как очередное признание. Рыбин повинен в смерти моего дедушки. Это был он. Нет, это точно был он. Сколько же я буду это терпеть?
Я пропустила поворот на школу, сворачивая к дому Рыбина.
— Эй, школа в другой стороне, Заразная.
— Я знаю, — обогнув Сашу, я нарочно задела его плечо. — Я иду не в школу, а к тебе, Рыбин. Твой отец дома?
Улыбка спала с его лица.
— Что ты мелешь, дура? Не смей приближаться к моему дому.
— Не волнуйся. Зараза к заразе не липнет.
— Стоять, я сказал!
— Да пусть идет, Рыба, — пробурчал Саша. — Чего ты боишься?
Да, чего же ты боишься, Рыбин?
Мерзавец помедлил с ответом.
— Ничего. Пусть валит, — сплюнув себе под ноги, он наградил меня угрожающим взглядом и пошагал в обратную сторону.
Я не собиралась жаловаться на Рыбина. Точнее, передумала. Был слишком большой риск. Да и какой в этом смысл, когда участковый — папаша Рыбина, ничего и слышать не хочет от том, что его сыночек был в тот день на дамбе. Он покрывает его. И неспроста, ведь? Значит, ублюдок виновен.
Сделав несколько кругов вокруг «милицейского» дома, я направилась в ненавистную школу. Влажность, наполнявшая воздух, душила. Колючая форма прилипла к телу — отвратительно. Впрочем, как и начало сегодняшнего дня. Единственное, что поистине могло спасти ситуацию, так это мои примирение с ребятами. Откровенно говоря, я всерьез соскучилась по Нине. Я скучала по Семену и по его глупым шуткам, как когда-то скучала по армейским байкам дедушки. Я наблюдала за радостными лицами ребят, но не могла порадоваться вместе с ними. Это как есть лимон без сахара — никой сладости, только лишь кислое настоящее.
