Несение звезды - страница 4



Никто не спасёт от родителей нас,
но цепко впились мы в подтаявший наст.
В гремящем потоке и с пулей в виске
мы выживем, вырвемся к главной реке.
И плюнем на пулю, взбираясь на борт.
А рана до свадьбы ещё заживёт.
Да мало ли в жизни случится потерь.
По палубе снова гуляет апрель.
И, если удача послала нас в даль,
тогда остаётся – пиратский корабль!
Мой Флинт, я в команде! Поднять паруса!
И чайка, над мачтой, парит в небесах.

Заброшенный Рай

С утра, росою серебримый,
подходит август к середине.
В садах заброшенных рябины
горбатые нагнули спины.
Они глядят на тело Рая —
В былье каком грушовки тонут.
А выше – яблони сгорают,
хрустя корой в изгибах чёрных,
Увязнув в мире по колени,
набрякшие к излёту лета,
запретные, на дне столетий,
одни меж тем и этим светом…
Тут Рай заросший и обвисший,
где в брюньках рыжих облепиха
курчавая плывёт меж вишен,
с поклоном к утреннему Кришне.
И я иду, как посторонний,
но августейший соучастник,
глядеть на щедрые уроны
чьего-то брошенного счастья.
Я за грибами и с корзинкой —
Захожий странник в дальнем Рае.
Мне подаёт плоды поминок,
крестясь, седая ветка с края.
Кто я? Садовник? Огородник?
Нет никого. Никто не скажет.
А боровинка-одиночка
с дичинкой – и горчит, и вяжет.

Боровинка* – сорт яблок

«Кто я?.. Что я?.. Знать не стоит…»

Кто я?.. Что я?.. Знать не стоит.
А живу – в Раю.
Я из старой драной шапки
звёзды раздаю.
Рассыпаю их горстями —
тьма в той шапке их.
С голубями, новостями,
в рыбах золотых.
Раздаю за так, за посвист.
Мне под хвост шлея —
Забирайте яства, гости!
Сыпься, жизнь моя!
Вся, что есть, как в дырках шапка
на пустой калган.
Трёт карман душа-монадка —
Золото! Отдам!
Серебром осыплю грядки:
«Сейся, серебро!..»
Разберёте на подарки
ягодок добро.
Получите, милый мальчик,
сладкий петушок.
Это солнышко в нём скачет.
Накоплю ещё!
Я для вас скачу по свету —
долам и полям.
В уголке «пальта» монетка.
Утаила я.
Надо всё раздать, до крошки,
до дыры, до дна!
Колокольцы скоморошьи
звонкие звенят.
Богатеть неловко очень —
грех держать в себе.
Раздарю-ка глазки-очи,
не возьму себе!
Вот они: морские ветры,
карее кольцо —
не нужны и две монеты
им перед концом.
За последнею звездою
зимней, на заре,
над голодною судьбою
снега на дворе,
небесами над домами
пролетаю я.
Придорожный киньте камень
в глупую меня.

КОШКА – ЭТО СФИНКС САДОВЫЙ

Бабушка нить пряла. Веретено вращала – щёлк пальцами – и оно крутится в воздухе, без всякой поддержки. Ниточка из шерсти вытягивается, прядётся. Спрашиваю её: «Бабушка, как так веретено у тебя летает?» Она засмеётся: «А вот угляди». Щёлк пальцами, и петлю на кончик накинет, щёлк – и пустит его. Веретено в воздухе закрутилось. Летит! Я на коленках сижу перед бабушкой – гляжу, как веретено летит, крутится и колышется. Да не просто, а по кругу. Да не просто по кругу, а по конусу. Как вокруг невидимой чаши. А бабушка, тем временем, не торопясь, другой рукой из кудели, привязанной к прялке, нить вытягивает. И раз – ладонь открыла – а веретено само в ладонь летит! Как к магниту! Поймала и петельку пальцем скинула. Нить на веретено накрутила. «Ну что? Не углядела?» – «Нет, – говорю, – волшебное оно?» – «Волшебное на небе, в космосе, а у меня простое. Попробуй-ка». Усаживаюсь на бабушкино место. Беру веретено, кудель тяну, пускаю веретено – крутись… А оно падает. Не получается. «Что же, бабушка, – говорю, – у тебя руки волшебные?» Бабушка на свои, в морщинах руки смотрит и говорит: «Может, и волшебные… за жизнь стали». «Может и с космосом у них связь?» – спрашиваю. «Может…", – вздыхает бабушка.