Хватало ее и на то, чтобы присматривать за нами: сделаны ли уроки, нарвать уши, если попадались на глаза с папиросой в зубах. Зато ни один из трех братьев так и не закурил, хотя у одного за плечами были окопы передовой на фронте, у двух других – работа на шахтах.
А ведь это была теперь не просто жизнь без отца…
Война, как ужасающая грозовая туча, накрыла нашу страну, извергая на землю разрывы снарядов, бомб и разящие фейерверки трассирующих пуль. Потоки беженцев, голод, боль и страдания затронули жизнь всех вокруг. Правда, мы перестали вздрагивать, заслышав злобное «враги народа», потому что теперь у всего народа на устах был один общий враг – фашизм.
Все, от мала до велика, старались помочь фронту. В этом горе – все были равны. Даже от бомбежек мы перестали с соседями прятаться в погреб; теперь спать ложились вповалку, чтобы, если придет смерть, встретить ее вместе.
Могучие силы страны и трагедии войны мы видели каждый день. Наш дом стоял в сотне метров от железной дороги, по которой беспрерывным потоком в разных направлениях шли эшелоны с солдатами, техникой, беженцами, проезжали длинные составы с красными крестами на вагонах.
Следуя традициям крестьянской семьи, мама проявляла строгость и категоричность в вопросах воспитания детей и особенно старших сестер. Им запрещалось уходить из дома поздно вечером и заводить сомнительные знакомства. А для нас – малолеток – существовало непреклонное правило: только сделав дело, можно гулять смело. Может сложиться впечатление, что мы жили в домашних застенках. Отнюдь! Сестры активно участвовали в художественной самодеятельности, хорошо пели, плясали. Часто выступали в клубе и перед ранеными в госпитале.
И хотя мама была исключительно верующим человеком: следила за православными праздниками, соблюдала посты, постоянно ходила в церковь (до нее было почти 10 километров, а свой храм в деревне рьяные безбожники разрушили), – но на детей жесткость религиозного воспитания не распространялась. Мы были свободны в своем выборе и, как награде, радовались разрешению пойти в церковь на причастие, освятить кулич на Пасху или славить Христа на Рождество.
Вот такими были моральные устои этой простой рабоче-крестьянской семьи. О себе мама не думала, будущее детей было для нее главным в жизни. В этом, как мне кажется, и состоит необоримость русской женщины.
После 7-го класса, видя нужду семьи, доходящую до нищеты, я объявил, что пойду учиться на шофера. «Нет, – строго ответила мама, – пока у меня есть силы, не позволю тебе бросить школу. Как посмотрю в глаза отцу, когда он вернется домой?! Вот окончишь школу, а там, как Бог пошлет».
Обращаясь с просьбой разобраться по делу отца к верховному прокурору страны, мама писала: «Мой муж преданный, чуткий человек из трудового народа, несмотря на свои честные и уважаемые заслуги, по заочному решению тройки при закрытых дверях осужден и оставил нас – такое большое и бессильное семейство: измученную болезнями жену, малых детей, которых воспитывал и учил в революционном духе. Они стали пионерами и комсомольцами, отличниками учебы. Не имея никакой помощи и поддержки, без кормильца и воспитателя – отца они зачастую бывают голодными и холодными. Что же теперь, я, не способная из-за болезни к физическому труду, должна с ними погибнуть?»
И далее…
«Не могу согласиться, что в Советском Союзе может существовать закон, допускающий издевательство над трудовыми людьми, бросать на погибель их детей…»
