Кеша вышел из управления, посверкал глазами на стоявшую у подъезда задумчивую тетку с рюкзаком и доверительно выдохнул:
– Черти че!
– Кого? – недоверчиво переспросила женщина.
– Номер первый – во! Это ж, знаешь что, ехор-мохор?.. Ничего ты не знаешь! Эх-ма, да я же нынче!..
На всякий случай тетка побереглась, шагнув в сторону.
В тот час что-то неуловимо сдвинулось в отношении бригады к Кочелабову. Даже подначивали его не то, чтобы уважительно, но с этакой многозначительной миной на лице. Кому не известно – просто так на стройке квартирами не разбрасываются, ее заслужить надо. В бригаде только Лясота да неразлучный напарник его Тучков прочно обосновались в одном из первых кирпичных домов поселка. Теперь вот Кочелабов. Получит квартиру в панельном, женится, закончит курсы варщиков целлюлозы, на которые пока ходит учиться с явной ленцой, станет дипломированным специалистом…
– Кончай ночевать! – распорядился Лясота, поднявшись с насиженной березовой чурки.
Задвигались несуетно, зачавкала под ногами податливая глина. А в голосах еще жило возбуждение: заботится, стало быть, о них четко продуманная система – они здесь таскают арматуру, крутят проволочки, варят стыки, травят анекдоты на перекурах, а она срабатывает в назначенный срок, и – на тебе: со всеми удобствами! Обалдеть!
Расположение свое к парням Шурка демонстрирует без утайки: положила руку на плечо – значит вошел в доверие; дала тумака – можешь рассчитывать на панибратские отношения; а уж если взяла за грудки или попробовала оттаскать за ворот – считай, что стал для нее своим парнем в доску.
Притащили Шурка да Кочелабов четыре пука длинных стальных прутков – у парня в плечах заломило, но виду не подал, пошли за пятым. Вспомнил он про тот самый список, толканул Шурку от избытка чувств, а ей только дай повод – закрутились, заколобродили возле полуприкрытых мешковиной труб парового отопления, мутузя друг дружку. Повизгивая для порядка и щадя мужское самолюбие, Шурка наседала и отмахивалась вполсилы. Пока, войдя в раж, Кеша не прижал ее к сливному крану ржавого стояка. Шурка охнула, приподняла шустряка за грудки и аккуратно посадила в ящик со стекловатой.
– Во, телка! – восхитился Кочелабов.
На том и кончили потеху. Обирая с Кеши прилипчивые стеклянные волокна, Шурка обнаружила у себя синяк на запястье и с притворной горячностью осерчала:
– Схватил как ненормальный!
– Да, тебя ухватишь, как же!
Милы шуркиному сердцу и такие намеки. Она легонько турнула локтем Кочелабова:
– Вот в детстве я никому спуску не давала, мальчишек оттаскаю будь-будь!
– Шла бы ты за своего агронома, да и боролась с ним сколько душе угодно.
– Ой, мамочки, не могу! Нужна мне эта оглобля! Только разные умные слова умеет говорить, больше ничего.
– На руках бы тебя носил.
Шурка прыснула, представив такое зрелище:
– Да он же за руку боится взяться, не то что…
– Неужто и не поцеловал ни разу?
– В ухо. Ха-а! И то чуть не умер от страху.
– Во фраер!
– Да, как-то выскочило у меня такое, а он говорит: фраер не плохое слово. По-немецки это «жених» от «фрайе» – свободный человек. Представляешь?
Кочелабов не ответил. Замерев, всматривался он в глубокий след чьей-то ноги, где трепыхался серый комочек.
Когда Кеша осторожно достал из ямки мокрого взъерошенного воробья, тот едва привстал на ладони и повалился на бок.
– Э-э, браток, да ты продрог весь. Эк тебя угораздило? От кобчика что ли спасался?.. Шурик, найди-ка ветошь помягче.
