– Я камешек в окно запущу, ты и узнаешь, что я пришёл.
– Попробуй, – что она, пьяных не видела? Помнится, даже улыбнулась и склонила голову набок, как будто приглядывалась. Да уж, опростоволосился. Был бы телефон, и то неудобно после такого хвастовства звонить. Или можно? Нет, он даже спросил, какой этаж. Пятый?
И было просто обидно признаться себе, что этот шальной и бессмысленный поход – всего лишь попытка заполнить неожиданно образовавшийся вакуум. Всё равно чем, всё равно зачем.
Выйдя из метро, Костя неожиданно оказался под уверенно моросившим дождём. Что-то сдвинулось в небе, пока он находился под землёй, и долгожданные бурые тучи выскочили невесть откуда и напали на полузадушенный жарой город. На мгновение Костя замер в нерешительности, но делать было нечего. Он шагнул из-под козырька и добежал до сиротливо беззащитной троллейбусной остановки. Улица была пуста. Он ждал. Дождь усилился, это уже был ровный ливень со всплесками ветра, полоскавшими лужи, и безнадёжное одиночество пряталось за каждым столбом, на мокрых газонах и пустой футбольной площадке; и были: ушедший в противоположную сторону трамвай и вечер, и никому не нужная свобода.
Около одиннадцати он прошёл к её дому через склизкий пустырь и стал высчитывать квартиру по балконам. «Вторая справа?» Укрыться было негде, наверху горел свет, пути назад не было тоже, а он уже приготовил себя к потушенным окнам, означавшим помилование, а не позор. И как в насмешку прямо напротив, у необитаемого пивного ларька, слабо отливала липко-коричневым цветом никому не нужная куча мелкой щебёнки.
Он зачерпнул сразу горсть, слегка приоткрыл пальцы и потряс рукой. Этот тяжеловат, мелкота высыпалась вместе с песком, и осталось штук десять вполне подходящих, ещё несколько сотен точно таких же лежали под ногами.
И подзуживая себя и боясь чего-то одновременно, Костя колебался минуты полторы, а потом, неуверенно размахнувшись, бросил раз, другой. Никакой реакции. Никто не открыл скрипучую раму, не закричал в возмущении. – «Вот сосчитаю до десяти, нет, двадцати, и опять брошу». – Опасаясь одновременно и запулить в молоко, и разбить стекло, он расстреливал камешки мелкими очередями, то и дело замирая и прислушиваясь. – «Попал?» – Звенело ли, нет? Дождь шуршал по листьям, деревья качались сообразно порывам ветра, и во всей вселенной не было больше ничего.
И тут из закрывавших первый этаж кустов по спрятанной асфальтированной тропинке выбежала, выпрыгнула, вынырнула она и бросилась ему на шею.
– Привет. Вот это дождь…
Их первый поцелуй был очень мокрым и настоящим.
– Я, как услышала, сразу говорю маме: это меня, – и совсем немодные спортивные тапочки на босу ногу открывали незащищённые тонкие лодыжки и поглощали влагу с неимоверной быстротой.
Через две минуты они были хоть выжимай и никак не могли оторваться друг от друга.
– Пойдем, прошвырнёмся. Представляешь, всё пусто.
– Да, здорово.
Он поднимал её на руки, как будто прикидывая, по плечу ли, и они снова целовались, и дождь обволакивал их, и лилось с неба, и плавали в этом море прошитые светло-серым туманом аллеи покинутого парка, и деревянная крыша, непонятно для чего поставленная прямо посреди казавшегося игрушечным леса, – просто можно где-нибудь сесть и прижаться, и держаться, крепко-крепко.
Вот такой дождь.
Костя довёл её до дверей. Прощание почему-то получилось немного скомканным.
