– Уже? Но ведь вы только пришли! – воскликнул третий. – В салоне прошел слух, будто Глафира Андреевна очарована вами.
– Мне-то какое до этого дело?
– Она то и делает, что ждет, когда вы ей окажете знаки внимания и начнете за ней ухаживать как за будущей супругой.
– Хватит, прекратите.
– Неужели вам это не нравится?
– Замолчите, по-хорошему прошу.
– Она вас любит, а вы ее игнорируете! По-вашему, это мужской поступок?
– Слушайте, мне не нужны проблемы. Если вы сейчас не разойдетесь, за последствия я не ручаюсь.
– Вы нам еще и угрожаете? – вызывающе спросил один из собеседников.
– Это всего лишь предупреждение, к которому я советую прислушаться.
– Что здесь происходит? – спросил другой мужчина, прервав разговор.
– Ничего, офицер, – вздрогнув, ответил один из гостей, – мы просто хотели поговорить.
– Извольте и мне теперь поговорить с гостем. Уйдите с глаз моих.
В этот момент троица удалилась от офицера и Алексея как можно дальше.
– Дворянское отродье. Как же они меня раздражают.
– Прошу прощения, мы знакомы?
– А ты разве меня не узнаешь?
Присмотревшись, Воскобойников вспомнил.
– Дементий! Дементий Грушецкий.
– Он самый, – с улыбкой ответил старый друг.
Перед Воскобойниковым стоял положительный молодой человек с мягким характером. Одна из черт, которая присуща ему – это его искренняя доброта. За это Дементия ценили и уважали как друзья, так и близкие. По себе он всегда был спокойным и рассудительным человеком. Он все такой же: обладает крепким здоровьем, высокий, красивый, уверенный. Имеет густую бороду и усы, которые очень кстати идут к его лицу.
– Сколько лет, сколько зим. Как же ты изменился! – обнимая друга, промолвил Воскобойников. – Как ты поживаешь?
– Да как сказать. По-разному. Когда хорошо, когда плохо. В свои двадцать шесть я стал офицером Санкт-Петербургского драгунского полка. А получил этот чин за то, что отличился в подавлении польского восстания под предводительством Тадеуша Костюшко. Два года назад восстание было подавлено, а в конце 1794 года меня повысили.
– Поздравляю.
– А год назад я обвенчался с дочерью богатого помещика Софией Васильевной Гордеевой.
– Я за тебя рад. Правда.
– Что это я, в самом деле. Все обо мне говорим, да и только. Как твои дела? Как жизнь?
– У меня ничего не изменилось. Как был офицером в отставке, так им и остался.
В голосе Воскобойникова можно было проследить стыд касаемо своего нынешнего положения. И ему было обидно, что пока не удалось наладить свою жизнь. Жить так, как он хотел.
– Что ты думаешь о новом императоре, Павле Петровиче?
– А что о нем говорить? Его еще не короновали, а как таковых существенных изменений при нем еще не произошло.
– Среди дворян, – понизив голос, прошептал Дементий, – ходят слухи о том, что один из приближенных покойной императрицы Александр Андреевич Безбородко уничтожил истинное завещание Екатерины Алексеевны. Многие слуги государыни полагали, что она не отдаст трон сыну, к которому она, мягко говоря, не благоволила, а предпочтет видеть на престоле внука, Александра Павловича.
– Если бы так и произошло, что стало бы с ее сыном?
– Поговаривали, что Павлу была уготована в лучшем случае почетная ссылка вместе с семьей, причем его недоброжелатели называли даже точное место – отдаленный замок Ло́де в Эстляндии. Один из приближенных императрицы, мой старый друг, говорил, что инсульт поразил Екатерину в узком коридоре между двумя комнатами, откуда несколько дюжих слуг даже не сразу смогли извлечь государыню, не отличавшуюся легкостью телосложения. Государыня умерла спустя несколько часов, так и не придя в сознание.
