Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною,
Чтобы воздать каждому по делам его
[Откр. 22:12]
История эта известна давно.
Была или нет – точно знать не дано,
Но явно могла бы случиться.
Жесток был в Севилье шестнадцатый век —
Столь много убили тогда человек,
Сожгли на кострах инквизиции.
Пятнадцать веков уж минуло тому,
Как Он обещал возвратиться к нему —
К народу, что любит без меры.
Пятнадцать веков Его верные ждут.
Нет с неба залогов, но в сердце несут
Они пламень истинной веры.
И вот, сострадание чувствуя к ним,
Иисус возжелал вновь отправиться в мир,
Где предан был мукам крестовым.
О, это сошествие не было тем,
Что Он обещал свершить в славе Своей,
Пронзив молнией небо с востока.
Он людям явился – и именно там,
Где еретиков предавали кострам,
Где с властью на равных смерть встала.
На Землю сошел снова в образе том,
В котором давно приходил как Христос
И смертью Своей смерть попрал Он.
На жаркие стогны Севильи сошед,
Где в великолепнейшем автодафе
Жгли люд к вящей славе Господней,
Иисус незаметно и тихо возник,
Но люди узнали Его в тот же миг,
К ногам Его пали с мольбою.
С улыбкою Он молча шел средь людей,
И солнце любви, разгораясь сильней,
В Его чистом сердце лучилось.
И эти лучи сотрясали сердца
Любовью, которой не будет конца,
И в душах светло становилось.
Он благословение людям давал,
Он к ним прикасался, Он их исцелял.
«Осанна», – толпа воскричала.
Вот с детства слепой восклицает старик:
«Господь, исцели, чтоб Тебя мне узрить», —
Вмиг с глаз пелена его спала.
И плакал народ от Его доброты,
Бросали детишки под ноги цветы.
Дошли до собора Севильи.
И в эту минуту во храм гроб внесли.
Он видел, как плачут родные вдали —
Ребенка они хоронили.
Отец ее знатен, умершей семь лет,
И больше детей у родителей нет.
Христа о спасении мать молит.
«Дитя воскресит Он», – ликует народ.
На паперть к ногам Его ставится гроб.
«Девица, восстань!» – вновь Он молвит.
И девочка села во гробе в тот миг,
