С намеком кивает головой в нужном направлении и задиристо заламывает бровь. Ну что за человек? Не замечаю, как снова улыбаюсь. По-моему, улыбательное состояние стало для меня нормальным за последние дни. Так и в психушку недолго загреметь.
- Женщина, платите! – раздается злобный вопль, судя по всему, кондуктора в нескольких метрах от нас.
- Не буду я платить, - отвечает другой не менее раздраженно, - Проезд стоит как поездка на другой конец света. Откуда у меня столько денег? Семью кормить надо!
Мда, наглядная причина, по которой многие отказываются от общественного транспорта. Выискиваю глазами несостоявшегося трамвайного зайца и удивленно округляю глаза, найдя нужный объект. Женщина, средних лет, в довольно таки приличной одежде, нуждающейся ее назвать точно сложно. Я думала на ее месте должна быть бабулька в потертом временем платочке.
- У меня тоже семья, - продолжает кондуктор, - Здесь у всех семьи. Платите или выходите.
- Да пошли вы н..
- Женщины, красавицы, давайте без ссор? – раздается вдруг у меня над самым ухом. Благодарно поднимаю глаза на Шварца, не давшего идиотке пассажирке в присутствии детей выражаться, - Беременным нельзя нервничать!
- А кто здесь беременный? – обращает на него внимание нервная одесситка.
- Я беременный. Гормоны, сами же знаете, проходили, раз у вас семья. Боюсь, еще заплачу от того, как мир вокруг жесток!
Половина трамвая катится со смеха, и я не исключение. Утыкаюсь лицом в Рича, не в силах совладать с истерикой, представляя Шварцвальда в штанах для беременных.
Еще полдороги они с женщиной мило общаются. Обмениваются именами, информацией кто куда едет. И она к всеобщему удивлению, даже соглашается заплатить за проезд, чтобы бедный мальчик не родил раньше положенного срока.
Когда красная комната на колесах, хвала небесам, остается позади, и теперь мы бредем по аллее в сторону луна-парка, Рич вдруг закрывает мне глаза руками.
- У меня для тебя сюрприз!
- Еще один?
- А то!
Спустя несколько десятков нелепых шагов гуськом он останавливается и убирает ладони с глаз. Указывает рукой на какой-то монумент и с гордостью изрекает:
- Памятник Апельсину.
Перевожу удивленный взгляд на странное круглое сооружение из меди. Апельсин. Самый настоящий. Только в разрезе и с запряженными конями. Анитка ржет рядом, наблюдая за моей обалдевшей физиономией.
- Слушай, Шварц, это ты ночью тут отливал сей шедевр? – спрашивает, похрюкивая от смеха.
- Нет, отливал не я, - огромные лапища оплетают мою талию, и Рич кладет подбородок мне на плечо. – Но думаю, это сделал один из моих прапрапра десяток раз прадедов, когда понял, что Апельсины – это великая вещь, и без них не обойдется ни один Шварцвальд.
Ооо, какой же он милый. Пожалуйста, отхлестайте меня кто-нибудь по щекам, чтобы я перестала таять как маршмеллоу над пылающим костром, втрескиваясь в этого гада все больше и больше. Так нельзя. Чревато растоптанным сердцем так стремительно терять себя в другом. Но не обращая внимания на собственные предостерегающие мысли, я как кусок все того же мягкого маршмеллоу прилипаю носом к щеке Шварца. Все кажется таким нереальным и слишком хорошим, чтобы оказаться правдой. И как подтверждение, Кравцов вдруг важной походкой подходит к памятнику и складывает руки на груди, напоминая о своем постоянном присутствии рядом.
- Вообще-то это памятник Апельсинам, которые перевозили в Питер из Одесского порта в 1800 году, и именно эти апельсины помогли Одессе стать процветающим городом. - вот всегда в кульке с шоколадными конфетами находится один грильяж, который норовит подсунуться и сломать другим об себя зубы.
