– Не праздную никакого беса, – заявил Семен Каретник, подъехав к Нестору вплотную и нагибаясь, чтобы тот лучше слышал, – а все ж неохота вот так валяться.
Перед ними, в пожухлой стерне, лежал человек в одних трусах. На спине запеклась темная рана и к ней был прилеплен листок. На нем крупно: «ХОТИВ ВОЛИ? ЖРЫ!»
– Кто его? – воскликнул Петр Лютый, оглядываясь. В сухом и ярком небе лишь на горизонте таяли облачка. Кое-где летела серебристая паутина, выше извивались черные птицы, да безлесая степь холмилась вокруг.
– Варта. Кто ж еще? – проронил Пантелей Каретник.
– Похоронить бы надо, – предложил Алексей Чубенко, облизывая запыленные губы.
– Чем, ножом? – Роздайбида замучился с ручным пулеметом, а им, видите ли, копать охота.
– Хоть курая натаскаем, – соскочил с лошади Лютый. – Ишь нечистые вьются, за своих принимают.
Завалив мертвеца колючими шарами перекати-поля, они решили все-таки переждать до ночи где-нибудь в укромном месте. Вскоре попалась низинка с осокорем и вербой, но там дальше что-то шумело подозрительно.
– Сюда! – тем не менее позвал Каретник, ехавший первым. Им открылся странный в выгоревшей степи темно-зеленый яр. По нему весело бежал ручей.
– Тут целый водопад! – шумел всегда сдержанный Семен.
Из-под камней туго бил поток. От него веяло свежестью. Всадники спешились и побежали вниз. Алексей Марченко, однако, остался наверху и поглядывал по сторонам.
– Молодец! – похвалил Махно. – Я тебя сменю!
– Благодатная наша Украина, – засмеялся Петр Лютый, подставляя ладони под изумрудные холодные струи. – Рай истинный, хлопцы!
– Еще б мудрые головы кто подарил ей, – озвался Чубенко.
– Да сердца помягче, – добавил Роздайбида. Он разделся догола и, фыркая, лег в ручей, но тут же вскочил как ошпаренный. – Лед, лед! Остужайся, кто смелый!
Они были молоды, не старше тридцати лет, и резвились, плескались, забыв на время об опасностях, анархизме, о том бедняге, что валялся под колючими шарами, о власти и собственности, о Ермократьеве, которого искали – обо всем на свете. Тем более, что вокруг нежилось в последнем ярком тепле южное лето.
Отдохнув, немного подкрепившись и повеселев, не стали ждать вечера, поехали дальше по балочкам да низинам между полями. Из одной приметили село. Белые хатки мирно ютились у пруда.
– Эх, поспать бы там, – размечтался Лютый, – на пуховой перине в розовую полосочку!
Спутники заулыбались. Разглядывая жилье, они хоронились за кустами шиповника и скумпии пушистой.
– Так это ж Михайло-Лукашово! – определил наконец Пантелей Каретник. – Дядьки нашего хата вон, что под соломой. Верно, Сеня?
Попиликал очнувшийся в тепле кузнечик, сонно озвался нарядный удод. Потом из села донесся какой-то вздох, что-то там шевельнулось, задвигалось. Издалека нельзя было определить, кто ходит и зачем.
– Э-э, да они на кладбище собрались, – догадался Пантелей. – Кого-то, наверно, хоронят. Ану приглядись, Сеня.
– Точно, несут, – согласился брат, придерживая коня. Тот заплясал, заржал, и Семен отпустил поводья. За ним отправился и Пантелей. Остальные напряженно ждали, прислушивались. Никто не стрелял и назад не возвращался. Значит, чужих, видимо, нет.
– Ну что, вперед? – спросил Махно и, не дождавшись ответа, поскакал в Лукашово.
Малое кладбище с деревянными крестами располагалось сразу за селом, на сухом холмике. Людей было немного, и они явно со страхом озирались на конных, что приближались с поля. Их встретил пеший Семен, посеревший, угрюмый.
