Австрийцы еще некоторое время маячили на горизонте, видимо, определяя, куда удирают коварные славяне. Когда же холмистые поля обезлюдели и опустились сумерки, Махно сделал небольшой привал и повернул к Дибривскому лесу.
Верст пять они ехали без всяких приключений, пока впереди не появились темные силуэты домов, похоже, немецкой колонии. Десять их было или двадцать – не разобрать. Тут этих поселений много. Завелись при Екатерине II и жили тихо, богато, дружили с соседями.
Внезапно затрещал винтовочный залп. Стреляли из огородов. Отряд ехал мимо и не собирался ввязываться. Но послышались стоны.
– Рас-средоточиться! – зычно скомандовал Вакула и первым, с гранатой, кинулся к нападавшим. Немцы дали еще залп. Вечером их предупредили, что в округе злобствует банда, может нагрянуть, и достаточно встретить ее пожестче, чтобы отпугнуть. Взрыв гранаты, однако, потряс колонистов, и они отступили к домам. Там, в сараях и погребах, были заготовлены амбразуры, и хотя ночью это не имело значения, но вселяло надежду на успешную оборону.
– Ваку-улу уби-или! – заорал кто-то, и вовсю матерились раненые.
– У кого спички? – позвал Нестор. – Спички давай!
К нему подбежали трое. Из колонии постреливали, явно для острастки.
– Что ты чиркаешь? Не зажигать! – рассердился Махно. – Мы не можем теперь уйти. Пал наш товарищ, пролита невинная кровь. Троян, ты где?
– Я тут.
– Бери этого хлопца со спичками, и бегом в конец колонии. Там необмолоченные снопы должны быть, сено, солома во дворах. Жгите! Рябко, а ты на другой конец. Тоже пускайте красного петуха. Мы пошумим, чтобы отвлечь. Роздайбида, ану чесани из пулемета.
– Там же дети, бабы! – подскочил к Нестору Лютый. – Пожарим же!
– А моя мать… не баба? Кто нашу хату спалил? А у брата Савелия не дети? А Вакула не отец?
Петр не нашел, что ответить. Вскоре немецкое поселение запылало. Все мужчины, кто пытался спастись бегством, были постреляны. Отряд собрался уезжать, и тогда в отблесках огня Махно увидел Вакулу. Тот лежал на подводе голый по пояс. Грудь была перевязана.
– Жив курилка! – обрадовался Нестор, и вместе с тем что-то нехорошее шевельнулось в его огрубевшем сердце. Кто же орал, что Вакула мертв? Какой провокатор? Или со страху?
– Еще не родился тот, кто меня кончит, – прохрипел сотский. – Дерзкая жила имеется, неистребимая!
– Ну, ну, не забывай, что пуля – дура. Держись, – и они поехали в темноте дальше, в сторону Юзовки, к Дибривскому лесу. На дороге попалось что-то белое, вроде привидения. Пригляделись – женщина с ребенком на руках.
– Какие же вы… ай, ой, ой! – стенала она, и похоже было, что это беженка из погорелой колонии. Одна. Ночью. В чистом поле!
– Надо взять, – Петр Лютый соскочил с лошади. – Подбросим до села.
У Нестора тоже екнуло сердце. Дикая степь, волки стаями шастают. И оставить? А где его ребенок? Не по их ли милости прибран?
– Садитесь на подводу, – предложил Петр незнакомке, взяв ее за локоть.
– С вами? Нет! Нет! – воскликнула женщина, освобождая руку. – Душегубы! Омэр-зительные! Нет!
– Простите, – сказал Лютый, и отряд поскакал дальше.
В Новопокровской волости появилась рота австро-германских войск, к которым присоединились немцы-поселяне, собственники. Вооружены пулеметами и винтовками, приезжают в каждое село и деревню, где собирают поголовно всех граждан, строят их в ряды, по указанию местных немецких колонистов-землевладельцев расстреливают, бьют нагайками без пощады, привязывают к бричкам и волокут по земле.
