Газета «Мысль»– орган екатеринославского комитета правых эсеров.
19 апреля 1918 г.
Неширокая покойная речка Волчья открылась им в угасающем лунном свете. Давно перевалило за полночь, и не слышно было даже пустобрехих собак. С высокого берега отряд различал мост, за ним угадывалось село Больше-Михайловка, или Дибривка. Сразу потянуло на сон.
– Кому чин, кому блин, а кому и дубовый клин. Пошли! – предложил Фома Рябко.
– Может, разведку все же пустить? – заметил Пантелей Каретник.
– Кто местный? – спросил Махно.
Из темноты выступил широкоплечий молодец с впалыми щеками, словно давно голодал или болячка замучила.
– Я вроде.
Нестор приметил его еще в Гуляй-Поле: хваткий без увертки и на кавалерийской лошади сидит по-особому.
– Служил?
– Точно так. Прапорщик Петр Петренко.
– Слушай, а есть тут брод?
– А как же. Злодийскый. Недалече. Мелкий, и брюхо коня не замочим.
– Бери пару хлопцев и мотоните в село, разузнайте обстановку. Одна нога тут, другая там. До кумы пока не суйтесь!
Мужики заулыбались, хотя всех клонило ко сну. Трое живо поскакали. В той стороне взлайнула собака. Отряд насторожился. Но снова стало тихо, и кое-кто свалился на подводах, чтобы вздремнуть. Махно не будил их, пошел к кустам и сторожко прислушался. От речки тянуло уже осенним холодком. Запахло тысячелистником, что хрустнул под ногой. «Если ОНИ тут, то куда? – думалось. – Ну, куда? Не горюй, найдем. Родная ж земля».
Наконец трое опять перебрели Волчью, и Петренко доложил:
– Чисто! Ни австрийцев, ни варты. Трое суток никого. Поехали с Богом.
Осторожный Махно не велел, однако, ступать на мост, греметь среди ночи. Отряд вошел в село по Злодейскому броду. Оно оказалось большим. Пробрались на самую околицу, к лесу, и здесь у чьей-то хаты, которая в случае нападения защищала бы хоть с одной стороны, люди повалились прямо на улице. Прежде чем заснуть, Нестор определил часовых…
– Ой, сказка, а не конь! Дывысь, сэрэбряна узда. Ой! И пулемет. А вин стриляе? – услышал он во сне какие-то приятные, вроде бы из далекого детства голоса и с трудом раскрыл глаза. Среди спящих бегали мальчишки с удочками. Часовые их не трогали.
– Кто такие? – спросил Махно, поднимаясь. Рассвет разгорался во всю ширь неба и обещал теплый, ясный день.
– Мы тутэшни, – бодро отвечал старший мальчуган, черненький и курносый. – Окунив ловым.
– Кто вас послал?
– Сами захотилы. Чеснэ слово А вы, дядьку, нэ з отряда матроса?
К разговору уже прислушивались многие.
– Какого матроса?
– Ой, нэ знаетэ? Та дяди Фэди Щуся. Вин тут нэдалэко жывэ, а счас ховаеться з нашым батьком и сусидамы в лису.
– Не может быть, – Нестор небрежно махнул рукой и отвернулся.
– Ну вы, дядьку, як Хома! – возмутился мальчик. – Та кого угодно спытайтэ. Вси знають!
– Спасибо вам, ребята. Идите за окунями. Щусь, Щусь, как будто знакомый, а кто – убей не вспомню. Ты не подскажешь? – обратился Махно к Петру Петренко.
– Мы вместе по девкам бегали. Потом его в морячки забрили, и след простыл. Лет двадцать пять ему, как и мне.
– А-а, он же у нас в гуляйпольской гвардии был! – напомнил Алексей Харченко. – Еще отступали вместе, толкся на конференции анархистов в Таганроге. Красавчик такой, с красным бантом. Даже гром-баба Маруся Никифорова – и та заглядывалась!
– Верно. Славный малый и, видишь, не сидит сложа руки. Петя! – позвал Махно Лютого. – Ану возьми кого хочешь, и хоть из-под земли найдите Щуся. Стой! Напишу ему.
