Несущий огонь Прометея - страница 28

Он брался за любую работу. Трудясь на строительстве помещения для штаба, выполнял разную работу, в том числе штукатура и маляра. Иногда, когда требовали обстоятельства, приходилось выполнять и тяжелую работу. Крючков, как мог, противодействовал этому, на что Людвигович, как звали мы его между собой, сильно обижался.

Однажды привезли очень тяжелые мешки с песком. Начали их перетаскивать. И Крючков решил схитрить. Он поставил Людвиговича у запасных дверей, попросив его проконтролировать, чтобы чужой человек не проник в штаб. А сам ухватился за мешок с песком. Тут Людвигович не выдержал и поднял бунт. Он прекрасно понял хитрость Крючкова. Долго он помнил эту «хитрую» обиду.

За такую же провинность он и на меня обиделся и долгое время дулся. И если где-то что-то случалось, он всем доказывал: «Ищите Варвару Степановну. Это она во всем виновата». Перепадало и Татьяне Калиберде. Однажды в сердцах он воскликнул: «Ну, что же это такое! Ведь я вас всех очень люблю, а вы меня обижаете!» Обижать на его языке – значило – позаботится о нем. Ведь он принимал это за жалость, которую терпеть не мог.

С ним однажды произошел случай, взбудораживший всю нашу партию. Дело было так: Анатолий Викторович поручил ему выполнить особое задание, для чего требовалось чуть свет выехать в другую область и в тот же день вернуться в Москву. Мы в штабе – шесть часов вечера, семь, восемь, а он все не появляется. Видим, что Анатолий Викторович уже нервничает, отвечает невпопад и не уходит из штаба. Вот и десять часов, а он все к чему-то прислушивается и на каждый стук двери выбегает посмотреть. Не понимая в чем дело, мы как-то присмирели. Наконец, он сказал нам, что сильно беспокоится за Владимира Людвиговича, который должен был, выполнив задание, вернуться к вечеру.

Его беспокойство передалось нам. Никто не уходил. Все ждали, но напрасно. Когда до закрытия метро осталось совсем немного времени, он дал команду расходиться. Мы уходили с тяжелым сердцем. И придя домой, многие из нас бросились к телефону, надеясь на чудо – а вдруг он уже дома, вдруг успел кому-то позвонить. Но чуда не произошло.

На следующий день, это была суббота, многие из нас собрались в штабе. По-прежнему – неизвестность. Гнетущая тишина. Стоит открыться двери, и все высыпают в прихожую. Наконец, мне надоело смотреть на дверь, и я дала себе слово – не смотреть! Иногда не выдерживала.

Снова хлопнула дверь, и снова я не выдержала, и вновь рассердилась на себя. Но мельком все же успела взглянуть. И в ту же минуту я, как ужаленная, вскочила и своим «тихим» голосом закричала: «Людвигович!» Бросившись к нему, начала трясти его, как грушу. В ту же минуту выбежали остальные, но впереди всех мчался Анатолий Викторович. Сначала он встряхнул Людвиговича, затем забегал вокруг него. Бежит по часовой стрелке и восклицает: «Елки-палки, елки-палки!» Бежит против часовой стрелки, приговаривает: «Е-мое, е-мое!»

Творилось что-то невообразимое – каждый старался ухватить Людвиговича, потрясти его, каждый улыбался, смеялся. Все это кружилось и вертелось вокруг него, как в калейдоскопе. Он стоял совершенно обескураженный и, сбитый с толку, смотрел своими синими глазами на сумасшедший хоровод, восклицая: «Что случилось? Да что, в конце концов, случилось?»

Наконец, эмоции стали утихать. Кто-то еще дребезжал нервным смешком, но «девятый вал» уже утих. И тут всех прорвало. Наперебой все принялись рассказывать о переполохе, вызванным его отсутствием, о том, что каждый передумал и перечувствовал. Ведь никто не мог поручиться, жив ли он? Но все объяснилось просто. Прибыв на место, он по некоторым причинам не смог выехать обратно. Пришлось задержаться на ночь, чтобы выполнить задание Крючкова. Позвонить в Москву у него не получилось, и отсюда весь этот переполох. Наши опасения не были напрасными. Ведь и Крючков, и РПК вызвали у «демократов» особое внимание еще с 1993 года.