Фу ты, господи.
– Ты дебил, в курсе?
– Дай подурачиться, а? А то запарили наши семьянины – носы воротят от моих шуток, хотя, зуб даю, их сфинктеры так и сжимаются до посинения, чтобы не выпустить наружу дикий хохот, а ладони так и зудят, чтобы не отбить мне пять.
Я только покачал головой, наблюдая за проходящей мимо компанией молоденьких девушек. Благо окна в магазине были слегка затонированы, что обеспечивало нам прекрасную возможность остаться инкогнито. До поры до времени, во всяком случае.
Мэтт тоже оценил компанию юных прелестниц и присвистнул.
– Вы готовы, дети?! Да, капитан! Я не слышу! Так точно, капитан!
Я заржал, покачав головой.
– Ты больной.
– Ну подыграй, придурок, – толкнул он меня бедром, продолжая сжимать моё плечо. Давясь хохотом, я на одном дыхании выдал на пару с другом наше любимое:
– Кто-о-о-о, кто проживает на дне океана?! Не Спанч Боб, грёбаные, Сквэр Пэнтс, а Мэтт и Алекс волосатые, мать их, шары!
– Да, детка! – следом завопил довольный Мэтт, хлопнув меня по плечу, пока я согнулся от смеха пополам, а этот индюк недоделанный принялся пританцовывать на месте и орать на всё помещение, уже даже не шокировав своим поведением молодого продавца-хипстера.
– Я вас не слышу! Где ваши руки?! – орал он, пародируя наше поведение на концерте. – Иу-иу! У-а-а-! – теперь кричал он писклявым голоском, изображая наших фанаток. Вы не думайте, Мэтт любил их больше всего в нашей новой жизни, но порой (читай – всегда) он обожал дурачиться. – А ну-ка, давайте проверим на прочность стены этого стадиона! Споём все вместе песню, написанную моей любимой, неповторимой, единственной, лучшей в своём роде, творческой, лучезарной, самой красивой, искусной, феноменальной, очаровательной, любящей спорить… – он замолк, переведя дыхание и посмотрев на меня. – Я ничего не забыл?
– Вредной, кажется, иногда он её ещё вредной называет, – подсказал я, вытирая мокрые от слёз глаза.
– Точно! – Мэтт ткнул в меня пальцем и продолжил паясничать. – И моей вредной женой, каблук которой уже так придавил моё горло и лысые шары, что голос нет-нет да даёт петуха.
Я скорчился от смеха, стукнув себя по бедру.
Боже, я обожал своих друзей.
– Хорошо, что Дэйв тебя не видит и не слышит.
– Да он в курсе, что я обожаю передергивать. В смысле, передразнивать.
Я завыл.
– Господи, ты порой такой придурок, что мне становится страшно, какую же девушку ты себе в итоге выберешь. В народе ведь говорят, что подобное притягивается к подобному.
– Ха. Не поверишь – сам не знаю, – улыбнулся Мэтт и поправил задравшуюся от его плясок футболку. – Ну а теперь, после минуты веселья, вываливай. Кто от тебя сбежал и почему?
Я вздохнул и убрал со лба лезущие в глаза волосы.
– Ханна.
Мэтт присвистнул.
– Вы снова виделись?
– Два дня назад.
– И?
– И она сбежала из бара, словно я ей сказал, что у меня герпес вместе с Эболой и лишаем.
– Лишай не передаётся воздушно-капельным, и не всегда передаётся контактно-бытовым путём, – вставил Мэтт.
– Суть ты уловил.
– Уловил.
– Ну и вот, – пожал плечами я.
– Ну и что с того? – озадачился Мэтт. – Может, у неё живот заболел? Слушай, а вдруг у неё герпес с Эболой и лишаем?
Я снова достал пластинку и замахнулся на него, на что Мэтт миролюбиво приподнял ладони, давясь от смеха.
– Пошутить уже нельзя. Угомонись, истеричка. Что она сказала, убегая от тебя?
– Что у меня бешеный график и сотни непрочитанных сообщений, а у неё не распакованный чемодан.
