Старик пожал плечами и тихо сказал:
– Пущай ищет.
– Да-да, уж он обязательно найдет, будьте покойны… А книжки свои раскольничьи можете и дальше читать сколько вздумается, лишь бы господин Салтыков у вас из чуланчика станок печатный не выудил.
Старик кивнул:
– Что найдете, все ваше.
И про себя добавил чуть слышно:
– Мне чужого не надо.
***
Долгое отсутствие денег определенно портит человека. Все свое время он тратит на поиски заработка. Зарабатывание денег становится смыслом и единственным наполнением жизни. Постепенно человек замыкается на себе и своих сиюминутных потребностях. Свои собственные потребности выступают на передний план. Как следствие – человек перестает замечать окружающих.
После смерти матушки Аверкиев вздохнул с облегчением. И не только потому, что матушка, наконец-то отмучалась. Иван Александрович почувствовал крылья, которым раньше не давали расправиться заботы о хлебе насущном и чувство сыновнего долга к родительнице. Теперь же он мог делать все. А главное, – не задумываться о последствиях. Того якоря, тех железных цепей, что приковывали его к дому, не было. Смерть матери, если честно, и подвигла его на предательство. На кражу, если быть точным, государева золота.
Сразу после кражи он еще испытывал ничтожные угрызения совести. Дальше было проще. Заручившись поддержкою друга, Аверкиев тратил не задумываясь: вино, случайные женщины. Хорошо не дошло до карт, иначе как знать, удалось бы ему приступить к осуществлению заветного плана? А именно – сделать предложение руки и сердца Анне Ильиничне.
И вот, настал тот день, когда откладывать более стало нельзя. И он засобирался.
***
Тем же утром оба чиновника сидели в кабинете Мельникова с обсуждением не только результатов ночного следствия. Вопреки приподнятому настроению Павла Ивановича, Салтыкову же, как будто, нездоровилось. Сидел он в пальто, не раздевшись. Помешивал чай, и отрешенно смотрел в стопку бумаг на столе.
– Ну, что скажите, Михал Евграфыч? – спрашивал Мельников, расположившись в кресле со своим стаканом чаю.
– Сегодня же составлю рапорт листов на десять и отошлю в канцелярию, – отвечал недовольный чиновник.
– И то правда, за два дня столько обысков провели, а похвастаться нечем.
– А Ситникова этого, собаку, – сгною на каторге!
– Ну, полно тебе, Миша. Нельзя же так верить людям. Ужели первый раз обманывают?
Салтыков кивнул, продолжая глядеть в стол.
– А меня больше Трофим Щедрин заинтриговал. Этакий скопидом. Этакий ревнитель древлего благочестия, для которого вера сия – лишь прикрытие. Так ведь и не раскололся, – раскольник.
Павел Иванович усмехнулся собственному каламбуру.
– А как он лихо про братьев православных загнул, пока вы там печатный станок разыскивали! Газет, что ли, начитался, старый хрыч?
Салтыков перевел взгляд на товарища и произнес:
– Не понимаю я тебя, Павел Иванович.
Мельников усмехнулся:
– Это почему?
Салтыков устало выдохнул:
– С одной стороны ты все правильно делаешь. Смотришь вперед, в угоду государственным интересам действуешь. Наверное, и размышляешь соответственно. Мол, раз поставили тебя на эту должность – исполняй. Да не абы как, а с непременным усердием. Ежели Государь сказал, что нам нужны Балканы, значит так оно и есть – нужны. И даже задумываться не стоит: зачем?
– Так-так-так, – мысль Салтыкова явно заинтересовала Павла Ивановича.
– C другой стороны, – продолжал тот, – начинаешь цацкаться с этим Щедриным. Что-то объясняешь ему, пытаешься доказать. Но разве с самого начала не понятно, что с ним такой номер не выйдет. В душе он насмехается над тобой, уверенный в своем превосходстве. Будто бы обладает какой-то важнейшей тайной, о которой тебе не ведомо. И с его точки зрения, факт обладания ею, возвышает его относительно прочих на высочайший уровень. Да будь ты хоть генералом, для него ты останешься жалкой помехой к собственной цели, к которой он идет очень даже уверенно, потому что видит ее, потому что знает, что нужно делать. Я могу предположить, что Щедрину дьявольски повезло, что мы ничего не нашли. Но, с другой стороны – мы и не могли найти, потому что такого поворота событий изначально не предполагалось.
