– Родез, сегодня вечером ты у меня на столе, – говорит Кеннеди, одна из тренеров. – Я тебя разминаю.
Исайя замирает посреди своего танца, его глаза расширяются от возбуждения, потому что он обожает Кеннеди.
– Кенни… ты серьезно? – Он следует за ней к ее столику, словно влюбленный щенок.
– Да. Раздевайся и запрыгивай.
Внимание моего брата переключается на меня, его рот приоткрыт, но в то же время он улыбается. Кеннеди редко вызывается поработать с Исайей, потому что этот парень может быть настоящей занозой в заднице.
Посмотрев на меня, он указывает на нее, затем на себя, как будто она понятия не имеет, насколько он одержим ею.
Я не могу удержаться от смеха, глядя на него, но тут большой палец моего врача касается моего плечевого сустава и стирает улыбку с моего лица.
– Это часть моей награды за хорошую игру? – интересуется Исайя у Кеннеди, раздеваясь догола, при этом его стаканчик со стуком падает на пол. – А точнее, какой массаж меня ждет?
– Господи, Родез. – Кеннеди торопливо отворачивается, прикрывая глаза. – Не снимай свои чертовы компрессионные шорты. Это не тот массаж. – Она украдкой смотрит на меня. – Эйс, что, черт возьми, не так с твоим братом?
– Хотел бы я знать, Кен.
Исайя обеими руками быстро прикрывает член, стоя с голой задницей рядом с массажным столом Кеннеди.
– Ну, ты сказала раздеться, я и загорелся.
Я показываю на то, что он прикрывает.
– Понятно.
Весь зал взрывается от смеха. Исайя натягивает шорты и запрыгивает на стол животом вниз, подставляя икры.
– Я просто подумал, – продолжает он. – Наконец-то моя Кенни поймет, что я ей подхожу. После стольких лет и всего этого напряжения потребовался всего-то двойной хоумран[42], чтобы открыть ей глаза.
В голосе Кеннеди звучит безразличие.
– Ну какое там напряжение.
Исайя ухмыляется, оглядываясь на нее через плечо.
– Детка, напряжение есть. Его ножом можно резать. Когда-нибудь ты это поймешь, Кенни. Тебе нужен настоящий мужчина, а я – настоящий мужчина.
Локоть Кеннеди врезается в правую икру Исайи.
– Ох, черт возьми! – кричит он, впиваясь зубами в мягкий стол, чтобы заглушить звук. Он издает сдавленный стон, его голос срывается.
– Кенни! Кенни!
– Вот так-то, малыш. Скажи это как настоящий мужчина.
Вся комната бьется в истерике, а мой эгоистичный братишка вжимается в стол, извиваясь, чтобы отодвинуться от нее.
– Тебе нравится причинять мне боль? – спрашивает он, садясь и отползая подальше. – Ты и не подозреваешь, как я люблю боль. В постели меня даже можно назвать мазохистом.
Кеннеди изо всех сил старается сдержать улыбку. Они проработали вместе три года, и мой братец изо всех сил старался затащить ее в постель. У него ничего не вышло. Впрочем, раньше девушка носила бриллиант на безымянном пальце левой руки, а в этом сезоне его нет, так что кто знает, может быть, это придает ему решимости.
– Если тебе так нравится испытывать боль, ложись обратно на стол. – Она похлопывает по подушке.
– Кенни, у тебя был тяжелый день. Я в порядке. Не хочу, чтобы ты слишком много работала.
– Слабак. – Она смеется, качает головой и уходит.
Я разговариваю с братом, а мой врач продолжает удерживать меня за руку.
– Когда-нибудь ты ее доведешь.
– Не-а, – говорит Исайя, его голос становится громче, когда он подходит к моему столу и смотрит на меня сверху вниз. – Она в меня влюблена. Она об этом даже не подозревает, но это так. И совершенно очевидно, что я влюблен в нее.
