Неуловимая подача - страница 41

– Возможно, это самое приятное, что ты мне когда-либо говорил, но нет. Не эта работа. Не присмотр за Максом, а моя настоящая работа. Я в ней – полный отстой.

В этот момент раздается звуковой сигнал таймера духовки. С помощью перекинутого через плечо кухонного полотенца я достаю противень и обнаруживаю, что мой гарнир подгорел до хрустящей корочки.

– Черт бы все побрал. Это должен был быть черный кунжутный крамб[44].

– Похоже, у тебя получилось. Он определенно черный.

Я прищуриваюсь, глядя на слишком привлекательного гигантского бейсболиста, который прислонился плечом к холодильнику и наблюдает за мной.

– Это даже не основной десерт. Это просто гарнир. Я не в состоянии даже гарнир нормально приготовить. Что со мной не так? – Я бросаю на стол противень с печеньем.

Я не плакса. Не имею привычки лить слезы, но у меня появилась привязанность к тому, что, как я думала, должно было вытащить меня из колеи. Запрокинув голову, я закрываю глаза, пытаясь подавить разочарование.

Так продолжается до тех пор, пока я не чувствую, как меня заключают в объятия две длинные мускулистые руки. Я резко открываю глаза и обнаруживаю, что уткнулась лицом в туго натянутую на груди серую футболку.

– С тобой все в порядке, – успокаивающе произносит он. Он говорит это так, как сказал бы своему сыну, если бы тот упал и ударился головой. Мягко и уверенно, и это слишком хорошо действует на мои хаотичные мысли.

Я растворяюсь в нем, мои руки обвивают его тонкую талию.

– От тебя хорошо пахнет.

Он прижимается грудью к моей щеке.

– На этот раз я принял душ после игры.

– Значит ли это, что ты доверяешь мне своего сына?

– Не спрашивай меня об этом, Монтгомери. Ты и так расстроилась, и мне пришлось бы солгать тебе, чтобы не чувствовать себя виноватым.

– Кай?

– Хм?

– Зачем ты меня обнимаешь?

Он выдыхает, и мое тело прижимается к нему в такт этому движению.

– Не знаю. Мне показалось, что тебе это нужно. Мне говорили, что я умею утешать, так что, думаю, это был инстинкт.

Возможно, он не так уж неправ, потому что у меня такое чувство, что если и есть что-то, что может мне помочь, так это глубокий тембр его голоса, сопровождаемый крепкими объятиями.

– Что случилось? – мягко спрашивает он, поглаживая рукой мою обнаженную спину.

– Я просто посмешище. Меня больше никто не возьмет на работу. Меня уволят, и все потому, что я не в состоянии приготовить чертов гарнир к фромаж блан[45] из козьего молока, который, по сути, сам по себе – просто гарнир. Я даже гарнир к гарниру приготовить не могу! Я еще даже до чизкейка не добралась.

Он замолкает, явно не находя слов. Когда он наконец находит их, то поражает меня:

– Ну, если уж говорить начистоту, кто, черт возьми, вообще может захотеть гарнир из козьего сыра?

Я хихикаю ему в грудь.

– Круто, что ты в какой-то степени это понимаешь.

– Не хочешь объяснить мне, почему няня с татуировками запросто разговаривает так, словно она владелица ресторана, отмеченного звездой Мишлен?

Вырвавшись из его объятий, я тут же теряю уверенность. Благодаря этому простому объятию я немного понимаю, что именно в Кае так нравится моему отцу. Он надежен. Уравновешен.

– Прости. – Я показываю на его рубашку, которая теперь тоже в муке, как и я сама. – Я не владелец ресторана, отмеченного звездами Мишлен, но я помогаю кухням их получать.

Я вижу замешательство в его взгляде.

– Я работаю по контракту. Шеф-повара нанимают меня на три месяца, чтобы я приходила к ним на кухню и готовила их десертные меню, как правило, в надежде заработать звезду. Некоторые повара превосходны как в приготовлении ужинов, так и в приготовлении десертов, а некоторые просто не разбираются в сладком. Вот тут-то и подхожу я.