Олива хотел сказать еще что-то – Дэвиду показалось, что именно ту фразу, которую нельзя было произносить. «Что не рождено не имеет смысла». Но торговец только вытянул губы, заинтересованно склонив голову – из кармана дроида торчали его товары в подарочной упаковке.
– Не думаю, что этот ворон был хорошим до того, как стал киборгом, – угрюмо проговорил Дэвид. – Вороны умные, и весь их ум уходит в хитрость. – Он встречался однажды с вороном и помнил, как тот вытаскал все его семечки из кармана, когда он нежился на солнышке и не глядел по сторонам. – А еще они не умеют делиться.
– Никто не умеет делиться.
– Надо вызвать медиков, – обеспокоенно сказал Дэвид и активировал браслет.
– Погоди, – торговец Олива легонько дотронулся до запястья Дэвида кончиками пухлых пальцев. – Пусть полежат. – А потом, когда встретился с его изумленным взглядом, добавил: – Думаешь, такая ерунда приключилась только у нас? Она по всему городу. Этим ребятам уже не поможешь, пусть медики едут к тем, кто еще остался жив…
Нет, он вовсе не переживает, догадался Дэвид. Он просто не хочет, чтобы они выжили.
«Дэвид, ты не видишь дальше собственного носа», – так любил говорить его начальник, и частенько произносит эту фразу до сих пор. Нос у Дэвида задубел, и неприязнь распознать ему никак не помешал.
– Вы согласны с этой женщиной? – озадаченно спросил Дэвид, – Я видел, как люди на нее смотрели.
– И как же?
– Как… так же как вы. Будто она в чем-то права.
– И что с того?
– Но она киборг, – Дэвид шмыгнул сопливым от холода носом. – Она киборг так сильно, что дальше некуда. Она почти дроид… но говорит, что киборгом быть плохо. Я не понимаю.
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
– А мне тридцать. Я помню, когда Нэнсис была другой. Если бы ты знал, что случилось, то не говорил бы так. Если ты имеешь ввиду сапожника без сапог, то это неверное представление. Иногда нужно выносить обувь в кровь, чтобы понять, что она тебе не подходит. Нэнсис выносила сотни таких пар. Она лучше знает, чем все мы.
– Я бы понял, что обувь мне не подходит уже с первого раза.
– Эх, стальной мир, молодой и старый, запутавшийся сам в себе.
Значит, ее зовут Нэнсис. Дэвид никогда не слышал этого имени и был удивлен, что кто-то узнал его раньше, чем он. Ведь он служил в полиции, в группе быстрого реагирования, и на своем веку не припоминал, чтобы кто-то заводил разговоры о какой-то Нэнсис, у которой стальное тело и живое сердце в груди. Все это казалось очень странным. Быть может, в том была виновата его молодость, но ведь и в делах она нигде не фигурировала, а этот торговец не выглядел таким уж старым, чтобы помнить Нэнсис больше, чем он. Хотя, судя по тому, как много он дерет за простые массажеры, лавочник вполне мог накопить на физиологическое омоложение тела. То, что ему целых тридцать, Дэвиду никак не верилось.
– Я не слышал ни о какой Нэнсис, и начальник о ней никогда не говорил, – с досадой проговорил Дэвид.
Торговец Берти Олива еще раз окинул Дэвида взглядом, гадая, кто же его начальник, что должен говорить ему о Нэнсис, и на какой именно государственной службе он состоит. По внушительным габаритам Дэвида торговец сделал вывод, что тот был явно далек от сортировки информации, а посему узрел в своей болтливости ошибку.
– Советую вам проверить своего малыша. Перебои в сети могли навредить хрупким дендровым ядрам, – произнес Олива, сделав вид, что обеспокоен. – Нет, на разум перебои не повлияют, но они могли отобрать последние капли заряда. А без заряда дендровые связи гибнут в течении двадцати минут.
