«Не глаза, а колючки – такими зырить только в тюремный волчок, а на людей смотреть, что репейником швыряться!» – подумал Зотов и вышел из кабинета начальника СМУ.
Секретарша поставила печати на командировочное удостоверение, сделала записи в журнале приказов и в журнале для командировочных лиц, в котором заставила Зотова расписаться, а потом повернулась в его сторону и внимательно на него посмотрела.
Зотову показалось, что она хочет чего-то от него услышать, возможно, каких-то прощальных слов. Но сам Зотов не меньше её нуждался в добрых словах поддержки, так необходимых ему в этот момент.
Однако секретарша замерла с застывшим лицом и молчала, словно что-то выжидая. А Жека ещё раз, почти пристально, посмотрел на неё, засунул документы в карман куртки, шумно выдохнул и, не сказав ни слова, вышел.
Потолкавшись у кассы на железнодорожном вокзале, Жека купил общий билет до Неверова на завтрашний вечерний поезд и успел уехать в Найбу на последнем рейсовом автобусе.
По дороге он старался запомнить названия станций для пересадок, номера поездов и время их отправления. Для Жеки в его молодой жизни это была первая самостоятельная поездка, поэтому он относился к ней серьёзно.
На следующий день он показал бригадиру командировочное удостоверение, которое являлось разрешением на его поездку в Неверов. Паспортов им на руки не выдавали, и Жека имел лишь удостоверение личности с фотографией.
Вечером он собрался и, прихватив с собой этот документ с железнодорожным билетом, отправился в Качкар.
Качкарский вокзальчик, обычно безлюдный днём, вечерами, во время прибытия и отправления, редких для здешних мест поездов, становился тесным и шумным.
В самом вокзале и на перроне появлялись молодые люди блатного вида. Это были, небрежно переодетые в гражданку, солдаты внутренних войск из спецкомендатуры, выискивающие подозрительных лиц. После объявления посадки в вагонах появлялись патрули спецкомендатуры и затем дотошно, до отправления поезда, проверяли документы у отдельных граждан из числа отъезжающих.
В переполненных общих вагонах ехала пёстрая и говорливая публика, поэтому о чём-то поразмышлять или помечтать Жеки не удавалось. За окнами поезда в темноте мелькали лишь редкие огоньки, а впереди была зимняя ночь и почти двое суток пути.
На станции Кым поезд остановился – народ в вагоне поубавился, и Жека, наконец-то, сел на свободное место. Здесь, в Кыму, чуть больше месяца назад, судили его дружков по зоне Санька и Влада, и Жеки не хотелось вспоминать это неприятное событие.
Судьба дружков его волновала, но уже не так остро, как в тот день, когда он получил от них записку из качкарского КПЗ. Жека их просто жалел, но после памятного разговора с Грозиным, должником, а тем более в чём-то виноватым перед ними, себя уже не считал.
Жека вспоминал дни их совместного пребывания на зоне, которые могли бы сейчас хоть как-то согреть душу, придать ему новые, жизненные силы, но не находил таких дней.
В тот период Зотов переписывался с родными и одноклассниками, которые служили в группе советских войск на территории ГДР. А в один из дней он набрался храбрости и написал первое письмо Вере Капитоновой, девушке из их школы, в которую был тайно влюблён.
Вера приехала с родителями в Неверов из другого города и проучилась с Зотовым до выпускного класса два года. Раньше он хорошо успевал почти по всем предметам, но эти два года отучился в школе без прежнего интереса и рвения в учебе. Желание учиться куда-то пропало. Что-то в нём надломилось в этом непростом возрасте; у него до сих пор не появилось определённой цели в жизни и даже юношеская любовь к однокласснице, вспыхнувшая так неожиданно в последний год учебы, не смогла помочь ему в поисках своего будущего, а романтические мечтания лишь уводили юного Зотова в неведомые края.
