— Но Злата и твоя дочь, неужели тебе все равно? На меня тебе плевать, но малышке нужен отец.
— Да я вообще не хотел этого ребенка! — его слова ядом расползаются по венам. Я тут же замолкаю, больно прикусив губы, почти до крови.
Он молчит, я слышу только его дыхание.
— Я тебя услышала, прости, что мы тебя побеспокоили. Можешь идти дальше трахаться.
— Ди…, — я не хочу слушать его больше. Он достаточно уже сказал слов. Кладу трубку, прижимая ребенка ближе.
И теперь мое сердце разрывается не только за свою боль, но и за дочкину. Он отказался от меня, но как он мог отказаться от нее?
Как он может такое говорить? Это же его маленькая девочка.
Ненавижу, как же я ненавижу.
5. Глава 4.
Сижу на огромном светлом диване, поджав колени и смотря в одну точку. Освещают огромное пространство лишь приглушенные светодиодные ленты, пущенные по периметру потолка. Шторы в пол молочного цвета наглухо зашторены, не давая возможности сумраку с террасы заглянуть в помещение. На стеклянном столике рядом кружка остывшего чая.
Идеальный порядок.
Полка над камином с нашими фото. Свадебные, где я влюбленными глазами смотрю на мужчину своей мечты. Дальше парочка снимков, где я беременная сыном, потом втроем с маленьким Леоном. На правой стене от дивана его отдельные фото каждого года жизни. И последние, где я беременная Златой и с ней на руках.
На каждом снимке со мной необъятное счастье. А сейчас это как будто картинки чужой жизни.
Полумрак давит грузом всего того, что я проживаю последние несколько дней.
Повышение температуры у Златы, которую удалось сбить только с помощью врачей. Главное, что меня заверили, что это не инфекция. Ребенок почти сразу уснул после ухода врачей и лекарств, поэтому следующие несколько часов я потратила на то, чтобы выставить его вещи. Пришлось позвонить одному из его подопечных и дать указание, чтобы их отвезли ему в офис.
Не знаю, осведомлен ли он…хотя чего тут не знать, конечно, ему сообщили. Но судя по молчанию и отсутствию его здесь после, это то, чего он и хотел.
И плевать где он будет жить, как и с кем. Больше не хочу ни слышать его, ни знать.
Я отчаянно не хочу отнимать у детей отца, но его слова, брошенные мне с явной неприязнью, даже с яростью теперь навсегда запечатлены в душе.
Как же я глупа…верила в то, что Демид дорожит нашей семьей.
Однако, нет. Я ему не нужна. Более того…мы не нужны ему.
Одинокая слеза скатывается из глаз, как остаточное явление того, что истерика уже прошла. Несомненно стараюсь держаться ради детей, но иногда так сложно.
После всего того, что мы прошли: огромное количество моментов счастья, любви, уважения… Сейчас не осталось ничего. Абсолютный ноль.
Все разрушено его словами, враньем и предательством.
Снова бросаю взгляд на часы, сдерживая тревогу за сына. Уже далеко за полночь, а телефон Леона так и молчит.
Молюсь, чтобы с ним ничего не случилось. В последнее время совладать с мальчиком все сложнее, а как я буду бороться с его реакцией на поступки Демида и представить боюсь.
Внутри пиявками обескровливают душу и тело страх, обида, боль, вина, ненависть. Никогда я еще не испытывала подобный набор чувств так остро и так отрезвляюще.
Дверь тихо открывается, и я слышу, как крадется Леон. Уже далеко за полночь, а его телефон молчал все это время.
Собираюсь с духом, стирая слезы, чтобы поговорить с сыном.
— Леон, — слышу его тихое бурчание.
