Йанса пренебрежительно наморщила нос, но, когда Оба положила на сиденье «тойоты» пакет с пончиками и термос с кофе, скупо улыбнулась и кивнула. Вскоре красная машина Йанса скрылась в утренней дымке на холме. Оба помахала вслед и вернулась в дом. Она едва успела вывалить проросшие семена в миску, как в кухню ворвались её юные помощницы: хрупкая, изящная, чёрная, как гагат, Теа и жизнерадостная, плотненькая мулатка Ясмина.
– Дона Оба, доброе утро! Мы ведь не опоздали? Дон Огун уже уехал? Не скучайте, полковник скоро вернётся, он без вас жить не может! Там, снаружи, между прочим, уже сидят! Пирожки с жойябадой можно подавать?
– Да, Ясминья, забирай… Дон Закариас уже пришёл? Отнеси ему кофе и «А Тарде»! Подавай акараже! Теа, ставь кипятить воду! Банановые болиньос[23] вон там, в розовой бумаге… За работу, дочери мои!
О своей находке Оба вспомнила лишь вечером. Ростки после целого дня, проведённого на солнечном подоконнике кухни, как будто разом вытянулись, оформились и окрепли. На зазеленевших плотных стеблях расправились глянцевитые листочки. Сильные корни сцепились между собой, словно в жестокой драке.
– Нет, шпана, так дело не пойдёт, – строго заметила Оба. – Надо вас как-то пристроить! У меня на вас не хватит места – так что будете расти по всему Бротасу!
Оба извлекла из буфета дюжину пластиковых стаканчиков и пошла накопать земли в патио. Когда над крышами квартала взошла луна, на кухонном подоконнике выстроились шестнадцать заполненных землёй стаканчиков, из которых торчали крепкие ростки. Одно растеньице Оба посадила во внутреннем дворе ресторана. Два саженца унесли с собой Теа и Ясмина. Ещё один был подарен постоянному посетителю дону Закариасу. Подумав, что надо как можно скорей раздать и остальные, Оба закончила уборку, спрятала в холодильник остатки еды, залила водой фасоль на завтра, ушла в спальню и спокойно спала до самого утра.
Наутро оказалось, что росток в патио вытянулся на добрый метр, расправил тонкие ветви, оброс листочками и весело шевелил ими на ветерке. Теперь было видно, что это – гамелейра.
– Святая дева… – пробормотала оторопевшая Оба. – Ничего себе! Если и дальше так пойдёт, его корни поднимут дом! И у меня окажется ресторан на дереве!
– Это колдовство, дона Оба, вот что я вам скажу! – философски изрекла Ясмина, выплёвывая на тротуар комочек жвачки. – Тот, что вы подарили мне, за ночь тоже разросся так, что корни разбили горшок! Пришлось звать Зе, рыть яму во дворе и перетаскивать его туда! Дона Кармела взглянула на него и сказала, что сам Ироко сошёл в Бротас! Дона Кармела – Мать Святого[24], ей можно верить! Может, попросить Ироко о том, чтобы мой Зе перестал заниматься чепухой и нашёл, наконец, работу?
– Просить ориша, дочь моя, надо только о возможном, – задумчиво возразила Оба. – Попроси лучше здоровья для своего малыша!
– И в самом деле! – обрадовалась Ясмина и, сняв с запястья илеке Йеманжи, ловко привязала его к веточке молодой гамелейры. Когда поздним вечером Оба вышла с огромной бутылкой воды, чтобы полить деревце, на его ветвях красовалось уже три илеке и несколько ленточек. Некоторое время Оба молча разглядывала подношения. Затем ушла в дом. Вернулась с тёмно-синей полоской трикотажной материи, отрезанной от футболки Огуна. За поясом у Оба торчал старый, слегка тронутый ржавчиной ритуальный нож. Она осторожно привязала приношение к шершавой ветке. Вкопала нож Огуна лезвием вниз у корней дерева. Вздохнув, попросила:
