горнице, остановилась у приоткрытой двери, откуда сочился свет и звучал грубый голос отца. Глянула на чернавку — та, казалось, перестала дышать, прильнула к притолоке. Сначала Росья пыталась высмотреть что-либо, но увидела только край стола. Матушка, верно, очень постаралась, не смотря на наступившее тяжёлое время, не поскупилась, выстелила перед гостями и скатерть вышитую. На стол поставила резную посуду да богатое, что ещё оставалось у них в запасе, съестное, да питьё пряное в скуделях да ендовах. Ещё Росья увидела чей-то локоть на столе да краешек плеча, но не поняла, кто из мужчин сидел спиной к ней. Отбросив попытки что-либо рассмотреть, затаилась, вся обратилась в слух, улавливая приглушённые переговоры мужчин.
Руяна, что пристроилась рядышком, тоже прильнула ухом, расширив до невозможности глаза, и уж очень смешливой выглядела она.
— Может, не надо? Грешно, — прошептала.
Росья шикнула, прижав палец к губам, и забылась, услышав другой голос — спокойный и глубокий. Голос Дарко.
— Бреслава — матушка жены моей, — голос отца был напряжённым. — У нас она жила, так почитай уже осьмую зиму в чужих землях скитается, если не померла ещё, — отозвался Доброга не лестно, видно, до сих пор обиду держал, что покинула Бреслава дом.
— Почему тебе, княжич, понадобились мои дочери? Разве в княжестве твоём красавиц мало?
Росья притаилась, замерло дыхание, и пальцы задеревенели.
— Девицы верно не просты по крови своей. Не стану скрывать, потому и дороги. Ныне невест ведающих мало, а нам с братом жёны нужны не ради богатства, но мудрости.
Отец к удивлению Росьи довольно кашлянул, понравился ему ответ Дарко.
— Опоздал ты, — вдруг промолвил Доброга. — Старшая… с мужем уже со своим в другую деревню ушла, только почитай как четвёртый день, а Росья… Росья младшая мала ещё на выданье.
Повисла тишина, и так давила она Росье на уши, что в глазах потемнело, и жарко вмиг сделалось, даже ладони закололо.
— Ну, так и нам некуда спешить, — подал голос Дарко. — Пусть зимует у нас в каменных теремах, а к осени и венчаться можно.
Отец ещё больше посуровел, верно, не доверился словам княжича.
— Вот приезжай вновь к осенним дедам, — не уступил отец и не иначе из своей на то выгоды.
— Не могу я, путь не близкий, в поход мы с братом сбираемся в волыньские земли, а дочка твоя пусть поживёт у нас, попривыкнет. Ей-то сподручнее так, нежели сразу, не зная ничего, в чужой дом да под венец. Выкуп за невесту сразу могу отдать.
Снова повисло тягостное и неумолимо долгое молчание. Росья заглянула в щель. Вдруг тот, что сидел спиной, отложил ложку, полез за кафтан, выуживая оттуда что-то, положил на стол, — оказался узел, брякнули в нём никак куны?
Отец, испытывающий молчанием гостей, не спешил с ответом. И Росья сама страшилась думать о том, чего хотела больше услышать — отказ или согласие.
— Обожди, не так сразу. Подумать мне нужно, — сказал, наконец, Доброга, но в голосе его веяло растерянностью.
Оно и понятно, на такой драгоценный выкуп он бы мог семью кормить до старости лет, что же будет ещё и после венчания? Такое богатство любому голову затуманит. Доброга ещё держался.
— Ты думай, — спокойно ответил Дарко. — Ждут меня заботы, посему надолго не могу задерживаться.
Росья увидела руку отца, она, будто чужая, не его, потянулась за платой, подобрав узелок, взвешивая.
— Вот что. Ты, княжич, сделай милость, погости ночку. А утром приду с ответом. Мне нужно с женой посоветоваться да с дочкой обмолвиться. Завтра… если не соглашусь, увидишь своё добро тут, на этом самом месте. Тогда и не серчай.
