Мой сладкий утренний сон был прерван отцом. Он теребил меня за плечо.
– Пап, мне не нужно идти на работу, – недовольным тоном пробормотала я, и уткнулась носом в подушку.
– Тебе письмо, засоня.
– Прочту, когда встану, ведь нигде не горит.
– Горит! Его тебе водитель Петра Григорьевича привез.
– Что? – воскликнула я.
Сна, как не бывало. Что этот наглец, еще надумал? Сам уже боится со мной связываться, других подсылает? Наверно, какой-нибудь ультиматум мне выставляет, думала я, в нетерпении разрывая неаккуратно конверт.
«Уважаемая Ольга Максимовна!
Приношу свои извинения за свое бестактное поведение. Очень прошу Вас помочь моему отцу. Шубин О.П.
P.S. Когда получите это письмо, меня уже не будет в городе».
Во, дает! – только и смогла воскликнуть я.
– Что такое, Олечка? – спросил отец.
Я посмотрела на него и скривила губы.
– На работу приглашают. Просят выйти, помочь.
– А ты что? – с блеском интереса в глазах и едва улыбаясь, спросил он.
– А он что? – засмеялась я.
– Кто просит-то?
– Большой босс. Мистер Задира.
– С чего это у вас с ним с первой встречи нашла коса на камень?
– Пусть не задирает нос. Мы тоже не лыком шиты.
– Ох, молодежь, – покачал головой сокрушенно отец. – Мы с его родителями так прекрасно ладим между собой. А Вы, как кошка с собакой. Так ты идешь на работу или нет?
– Собираюсь, – вздохнула я. – Не бросать же Петра Григорьевича одного с компьютером и ворохом бумаг.
– Я горжусь тобой, – саркастически улыбаясь, ответил отец.
Петр Григорьевич встретил меня, как будто ничего и не было. С одной стороны это было хорошо, не надоедали расспросами, что, да почему. Но с другой стороны, было обидно, что он не извинился за своего высокомерного баламута.
«Ладно, переживу, – сказала я себе, сидя за компьютером, – осталось работать без году неделя, и адью, как говорят французы. Так, что не лезь в бутылку, и не строй из себя жертву».
После этого случая жизнь моя потекла размеренно. Возобновились наши встречи с соседями. Вот только теперь разговоры об их сыне меня раздражали. Я старалась этого не показывать, но видно пару раз выражения неудовольствия промелькнуло на моем лице. По неволе стала для них плохим собеседником.
Я дорабатывала последний день, размышляя, что надо искать новое место работы, когда позвонила Инесса, которую в данное время замещала. Она поздоровалась, представилась и попросила ее соединить с Петром Григорьевичем.
– Петр Григорьевич, Инесса на проводе, – сообщила я шефу, мысленно прощаясь с работой и с ним.
Через несколько минут он попросил меня к себе в кабинет. Я тяжко вздохнула. «Что ж, мои предположения оправдались. Сейчас получу расчет, и никто мне больше не будет трепать нервы. Радуйся, – сказала я себе, но почему–то ощущения радости не возникало».
Какое-то чувство прозябания, существования, а не полной жизни довлело надо мной, после отъезда московского начальства. Когда он был здесь, я кипела гневом, ненавистью к нему, за его высокомерное обращение ко мне. Адреналин вырабатывался так, что наверно его заряды почувствовал на себе и мой отец, потому что он позавчера заявил мне, что я стала какая-то тихая. Точное его высказывание было такое:
– Ты какая-то тоскливая стала, скучная. А при Олеге искрила энергией.
Я фыркнула в ответ, но в душе отметив, что кое в чем он прав.
Вот теперь я направлялась к шефу, чтобы выслушать его, что моя работа ему больше не требуется, а это значит, что мистер Задира больше меня не будет беспокоить ни своими речами, ни своим видом.
