Мы не хотим сказать, что все экономисты равнодушно относятся к вопросам культуры и истории или что «все остальные» без энтузиазма относятся к формальному моделированию, столь характерному для современной экономической теории. Проблема, которую мы пытаемся сформулировать, заключается в другом: несмотря на наличие областей взаимопонимания между разными подразделами общественной науки, в целом эти подразделы пошли такими разными путями, что у нас почти не осталось оснований для проведения междисциплинарных исследований.
Дуглас Норт, историк экономики, получивший Нобелевскую премию по экономике в 1993 г., высказывал беспокойство по поводу тенденции экономической науки ко все большей специализации, равно как и по поводу все более расходящихся путей разных общественных наук. Поскольку его беспокойство имеет непосредственное отношение к нашей аргументации, мы процитируем достаточно большой отрывок из Норта: «Экономическая теория – это теория выбора; очень хорошо. Но она отказывается исследовать контекст, в котором происходит выбор. Мы выбираем из альтернатив, которые сами по себе являются порождениями человеческого ума. Таким образом, основой исследований является то, как ум работает и понимает свое окружение. Но что такое это окружение? Окружение человека – это человеческое творение, состоящее из правил, норм, способов делать вещи, а также традиций, которые в совокупности определяют рамки человеческого взаимодействия. Это окружение представители общественных наук делят между разрозненными дисциплинами – экономической теорией, политологией, социологией, – но творения человеческого ума, необходимые нам для осмысления нашего окружения, не совпадают с этими искусственными категориями»[68].
Заявление Норта является не чем иным, как мощным выступлением в защиту достоинств неоинституциональной теории, одним из отцов-основателей которой является сам Норт. Однако, с нашей точки зрения, особенно важно, что эта цитата показывает, почему аналитический разрыв между экономической теорией и другими общественными науками просто необходимо принимать всерьез.
Если мы соглашаемся, что человеческое поведение действительно обусловлено «правилами, нормами, традициями и способами делать вещи», что звучит довольно правдоподобно, то мы уже отдаляемся от аккуратного экономического человека и приближаемся к тому, что Эльстер называет «джунглями» общественных норм[69]. Если в реальности мы наблюдаем результаты, не совпадающие с нашими ожиданиями, то можно ли считать, что мы вообще располагаем правильными инструментами для объяснения причин, по которым реальность расходится с теорией?
Давайте рассмотрим конкретный пример. Если тот хаос, в который погрузилась российская экономика в результате неверной политики экономической шоковой терапии, действительно можно было бы предвидеть при помощи инструментов стандартной неоклассической экономической теории, то как могло получиться, что целая толпа экономистов так долго не могла понять, что что-то в стране идет не так? В то же время если этот провал объясняется неспособностью теории предвидеть угрозу и обезвредить ее, то какие мы должны сделать из этого выводы?
Так как разные общественные науки исходят из совершенно разных предпосылок о том, что определяет реакцию индивидов на изменения в их окружении, возможно, проблема не ограничивается тем, что у нас нет достаточно точных инструментов для понимания человеческой деятельности и человеческого взаимодействия. Если наше понимание насущных проблем построено на шатком фундаменте, то и наша способность находить решения для облегчения общественных бед также вызывает сомнения. Даже беглого взгляда на окружающие нас реалии достаточно для того, чтобы подтвердить самое пессимистичное мнение по поводу роли общественной науки в решении общественных проблем.
