Он достал из рюкзака армейский паек, съел его без аппетита. Мысли метались в голове, словно загнанные птицы. Кто это? Другой выживший? Псих? Или… что-то, что не должно существовать? Последняя мысль холодила кровь, но он тут же отметал её. Иррациональность была роскошью, которую он не мог себе позволить. Полковник Рябов, этот внутренний критик, уже бы скривился: «Факты, Кузнецов! Не фантазии!»
На следующее утро Сергей решил расширить зону поиска. Университет был хорошей базой, но ответы могли быть только там, в городе, среди следов исчезнувших жизней. Он спустился вниз, к центральным улицам.
Городская площадь была огромной, застывшей в немом протесте. В центре стоял памятник неизвестному герою, его бронзовое лицо было покрыто пылью. На скамейках вокруг – сумки, забытые зонтики, развернутые газеты. Всё говорило о спешке, о внезапности.
Сергей зашел в крупный торговый центр. Здесь было светло – каким-то чудом электричество еще работало, освещая пустые бутики и эскалаторы, застывшие на полпути. Музыка не играла, объявлений не было. Только мертвая, стеклянная тишина, отражающаяся от витрин. Он прошел мимо блестящих витрин с ювелирными украшениями, мимо магазинов одежды, где манекены стояли, как застывшие призраки. На одном из манекенов, одетых в летнее платье, красовалось ожерелье, которое, казалось, висело там с незапамятных времен.
В фуд-корте на столах лежали недоеденные порции фастфуда, пластиковые стаканчики с остатками газировки. Пахло застоявшимся жиром и чем-то кислым. Всё здесь кричало о присутствии, но это присутствие было лишь тенью, застывшим эхом жизни. Сергей подошел к одному из столиков. На подносе лежала салфетка, на которой кто-то нарисовал странный, неровный символ, похожий на перевернутый треугольник с линией посередине.
Сергей нахмурился. Он не помнил, чтобы видел такой символ раньше. Это было что-то новое. Новое, не вписывающееся в общий хаос. Не просто случайно оставленная вещь, а намеренный знак. Знак, который, возможно, оставил тот самый наблюдатель.
Он сфотографировал его на свой уцелевший смартфон. Батарея была на исходе, но ему нужно было задокументировать все, что он видел.
Выйдя из торгового центра, Сергей направился к жилым кварталам. Он выбирал здания наугад, заходил в подъезды, приоткрывал двери. В одной из квартир, которую он посчитал совершенно нетронутой, он наткнулся на нечто, что заставило его сердце забиться быстрее.
В прихожей, прямо напротив входной двери, стоял детский стульчик для кормления. На нем лежала маленькая плюшевая собачка. А на спинке стульчика, закрепленная тонкой бечевкой, висела та самая пуговица, которую он нашел вчера. Та самая, которую он оставил в той, первой квартире, в десятке кварталов отсюда.
Это была не случайность. Это не было совпадением.
Он ЗНАЛ. Наблюдатель знал, где был Сергей. Знал, что он нашел пуговицу. И перенес её сюда. Это была игра. Жестокая, жуткая, но все же игра. И её целью было не просто наблюдение, а психологическое давление.
Сергей чувствовал, как холодный, липкий страх сковывает его. Ему казалось, что воздух вокруг него сгустился, что кто-то дышит ему в затылок. Он медленно обернулся, держа пистолет наготове. Пустой коридор. Приоткрытая дверь в спальню. Тишина. Но эта тишина теперь была полна голосов, которые кричали о присутствии, о насмешке, о неизбежности.
«Теперь он играет с тобой, Кузнецов», – прошептал внутренний голос Рябова, и в нем не было ни капли прежней прагматичности. Только чистое, незамутненное изумление, граничащее с ужасом.
