— Вы можете не шептать, — Булатов высился надо мной, каким-то образом умудряясь застилась мне весь белый свет. — Она всё равно никакого внимания на вас не обратит, даже если вы приметесь сальто крутить.
Ладно, попробуем ещё раз.
— Сколько длится это её состояние?
Булатов чуть наклонил голову, видимо, честно пытаясь припомнить, но ответил всё же уклончиво:
— Несколько лет.
Пусть. Хоть какое-то начало.
— Вы знаете, что послужило причиной?
— Да.
Знаю же, что не ответит, но всё-таки:
— И что именно?
— Это к делу не относится.
— Как раз относится.
Он поднял на меня взгляд и буквально впечатал им в пол:
— Трагическое событие.
Сердце у меня в груди так и кувыркнулось. Нахлынули непрошенные воспоминания из собственного детства. Нет, нельзя! Сейчас нельзя. Иначе утону…
— Ладно, значит, не скажете, — главное, говорить-говорить, чтобы зацепиться за реальность. — Оно перманентное или временами накатывает?
— Временами.
— То есть бывают и периоды активности.
Булатов кивнул.
— Общается, играет, интересуется окружающим миром.
Он подтвердил мои слова новым кивком.
— А потом — как отрезает.
— Да. Просто садится вот так и будто отключается.
— Вы врачам её показывали?
Булатов мрачно усмехнулся, будто именно этого вопроса и ждал.
— Показывал. И тут, и за рубежом. Я её по врачам в кругосветку возил.
— И ничего? — догадалась я.
— Физически она совершенно здорова.
— А что насчёт психологов?
Мой собеседник заметно помрачнел, даже ноздри раздул, стоило мне упомянуть психологов.
— У неё на них аллергия.
Вот так-так…
— Неудачный опыт, — пробормотала я.
— Она мне заявила, что удавится, если я её снова на сеанс поведу.
Я невольно уставилась на одинокую фигурку у окна. И у меня даже мурашки по спине побежали.
— Ей всего десять, — добавил он, чтобы дать мне основательно прочувствовать масштаб катастрофы.
— И вы решили…
— Обычная нянька ей не подходит, — Булатов не стал дожидаться, пока я подберу нужные слова. — Она для Сашки не важнее мебели. Мне нужен кто-то, кто смог бы не просто за ней приглядывать. Мебели у меня в доме и так хватает.
Я кивнула. Ничего не стала отвечать, а пошагала мимо Булатова к окну. Сейчас я его исключаю из уравнения. И не буду на него отвлекаться, какой бы сложной ни казалась мне эта задача.
Стараясь обойтись без лишних движений, я присела на софу рядом с Александрой. Отсюда открывался великолепный вид на заснеженный сад.
— Здесь очень красиво, — и я искренне так считала, хоть, конечно, и пыталась завязать разговор. — А у меня из окна только соседний дом виден.
Александра молчала. Даже не моргнула.
Я не стала делать вид, что вошла в комнату, не зная её имени, и не стала тратить время на приветствия. Иногда эти формальности, особенно когда речь заходила о незнакомых взрослых, работали как триггеры. И уж тем более не было толку разъяснять ребёнку, для чего я здесь появилась.
— Меня Надя зовут. Я в детсаде работаю.
И снова — молчание.
— Александра — очень красивое имя. Сильное. Александры — самые настоящие боевые принцессы.
Я заметила, как её ресницы дрогнули, будто она собиралась скосить на меня взгляд, но вовремя передумала. Ага, значит, всё-таки не тотальная апатия…
— Я ведь не просто так говорю. У нас во дворе жила девочка Саша. Когда нам было по восемь, она нас всех спасла. Вот прямо по-настоящему. Я так и вообще считаю, что по-геройски. Знаешь, как?
Ноль реакции, ноль, но потом… едва заметное движение головой, мол, ну и как?
