Неволшебник - страница 3

Один зритель из срединных рядов несколько встревоженно оглянулся на Алёшину кабину, прежде чем сбросить подбородок на кулак, облокотившись на рукоятку сиденья, и приступить к просмотру. Алёша это заметил.

Шла пятнадцатая минута девятого, и фильм уже демонстрировал приличное зрелище: были показаны кадры с недавнего марша-протеста против пластмассовых изделий, где сцена того, как пластилины вместе бросают оземь кусок пластмассы, а затем в яростном безумии пытаются его поджечь, вызвала восторженный смех у зрительского зала, даже своего рода патриотическое чувство. Это групповое переживание было усиленно чувством, всякий раз возникающим хотя бы у одного присутствующего в зале, будто: «Мы созерцаем нечто великое». Необъяснимо, чёрно-белая картинка на экране кинотеатра у некоторых вызывала удивление, словно они видят подобное впервые или уже видели, но восхищаются. Можно было подумать, что зал кинотеатра, где транслировались фильмы никак иначе, кроме как в чёрно-белой гамме, был единственным местом, где чёрно-белое действительно понималось и принималось как чёрно-белое.

Работник «Дружбы» сидел в это время в потрёпанном и ненадёжном креслице за широкой во всю стену консолью регуляции звука, с той стороны которой находилось панорамное окно, искажённое двумя изгибами по левой и правой сторонам недалеко от их концов, что совпадало с формой самой кабинки. Вытянув правую руку, Алёша мог дотянуться до подставки под устройство для проигрывания плёнки, куда он предварительно и крепил бобину с фильмом. У противоположной окну стены находился небольшой рабочий столик, с лампой, стопками оставшихся агитационных газет и листовок и горсткой киноплёнки: с одной стороны от него возвышался необъятный шкаф, в два раза выше его владельца, где последний хранил бесчисленное количество бобин с плёнкой ставящихся или уже когда-то поставленных в «Дружбе» фильмов, скопированных им то-ли на память, то-ли на чёрный день; подле упомянутого столика, но с другой стороны – холодильник высотой по пояс, где Алёша тоже, наверно, что-то хранил. Возле холодильника, в углу – мусорный бак, где складировались одноразовые пластилиновые тарелки и в придачу к ним различные пластилиновые пищевые остатки. В двух шагах от мусорного бака, по правой стороне комнаты, плотная дверь заводила в помещение и выводила из него своего единственного, верного и постоянного пользователя, и хоть тот никогда не раскрывал её настежь, боясь ударить её в мусорный бак, который он никак не решался переставить, она служила ему и никогда его не подводила. Над дверью были подвешены настенные часы. Этим исчерпывалось обустройство Алёшиной рабочей комнаты.

Фильм шёл. Зрители охали и ахали. Особенно общительные разделяли друг с другом восторг, что было редкостью. Вероятно, такого эффекта не было бы, не сделав Алёша накануне то, результат чего лежал на узеньком столике, стоящим за его спиной.

Он встал с кресла, растянулся устало в стороны и с предовольным впервые за долгое время видом развернулся и направился к столику. Он включил лампу, и её сумрачный блеск осветил свёрнутую горстку чёрной плёнки. Схватив плёнку кончиками рук, Алёша развалисто зашагал к мусорному баку, где и оставил её. То были рекламные кадры, предназначенные для самого начала настоящей видеозаписи и составляющие, в сущности, основной заработок «Пластфильма». При попадании плёнки в Алёшины руки, его смутило то, что то самое рекламное начало рассказывало о новых изделиях из пластмассы: что-то из сферы детских развлечений и для домашнего хозяйства. Он это нашёл крайне предосудительным и, более того, компрометирующим уже совершённые усилия в долгой идеологической войне против пластмассы, ввиду чего решил правильной мерой оторвать всё, что по его пониманию было абсолютно ненужным. О сделанных вложениях и возможных доходах «Пластфильма» он, видимо, и не догадывался. Впрочем, он и не заморачивался. Вернувшись на место за панорамой, Алёша потерял всякую задумчивость в лице.