Невский проспект - страница 11

А пока в том самом 1805 году, когда ничто не омрачало счастья семьи (о пророчестве доктора супруги не знали), знаменитый архитектор Чарльз Камерон (его жена была ближайшей подругой Элизабет) представил Чичагову профессора архитектуры Императорской Академии художеств Андреяна Дмитриевича Захарова. Адмирал безусловно доверял Камерону, Александр I с таким же доверием отнесся к рекомендации адмирала. В результате Захаров без обычных в таких случаях сомнений и проволочек был утвержден в должности Главных Адмиралтейств Архитектора. Случилось это 25 мая 1805 года. А ровно через год, день в день, император утвердил проект, и строительные работы начались. Они будут продолжаться 13 лет. До их завершения автор проекта не доживет…

Что же до Чичагова, то его крайне беспокоила плохая подготовленность русского флота на Балтике. Он принимал все возможные меры, чтобы модернизировать флот, но реформы продвигались с трудом – слишком много было у военно-морского министра недоброжелателей. «Его боятся, потому что он настаивает на порядке, и ненавидят за то, что он не позволяет, чтобы крали в его ведомстве», – писал хорошо знакомый с российскими реалиями граф Ксавье де Местр. Придворные интриги стоили адмиралу здоровья, а смерть горячо любимого отца привела к тяжелой депрессии. В апреле 1809 года адмирала Василия Яковлевича Чичагова отпели в Александро-Невской лавре в присутствии императора и похоронили со всеми воинскими почестями. А в сентябре его сын подал в отставку, распродал имущество и отправился со всей семьей во Францию. Близко знавшая и любившая Чичаговых фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны Роксандра Скарлатовна Струдза записала в дневнике (он до сих пор остается одним из самых достоверных источников сведений об Александровской эпохе): «Адмирал Чичагов, все еще очарованный славой Наполеона, пожелал увидеть поближе предмет своего обожания. Вопреки… желанию императора, он настоял на отставке и приготовился ехать в Париж. Его жена, более здравомыслящая, была не в состоянии отговорить его от этой замечательной глупости. Моя грусть при их отъезде еще усиливалась тем, что мадам Чичагова не скрывала фатального предчувствия, которое ее переполняло. Мы расстались рыдая».

Предчувствие сбылось. Русский посол в Лондоне граф Семен Романович Воронцов писал сыну Михаилу, близкому другу безутешного вдовца: «Получил письмо от бедного Чичагова, после его возвращения в Россию. Письмо разрывает сердце. Я никогда не видел такого горя, такого отчаяния, какое он испытывает по поводу кончины жены… скажи, что ты надеешься, что из любви к почившей он должен сохранить себя, чтобы посвятить образованию детей, которых она ему оставила. Он в таком отчаянии, что я опасаюсь за его жизнь или, что еще хуже, что он сойдет с ума».

Друзья, ответственность за детей помогли ему не сойти с ума, вернуться к жизни. Но судьба приготовила еще один удар. Адмирал был истинным патриотом, но… боготворил Наполеона. И делал все, чтобы избежать войны с Францией. Очевидно, что любые усилия одного человека (если этим человеком был не император) не могли остановить неизбежное. И Чичагов принял участие в войне против своего кумира. Ему, моряку, поручили командовать армией, которая должна была воспрепятствовать переходу отступавшей французской армии через Неман и пленить Наполеона. Он с этой задачей не справился. И тут недоброжелатели, ненавидевшие Чичагова за его реформы, за его беспощадную борьбу с коррупцией и взяточничеством, припомнили ему преклонение перед императором французов. Поползли слухи, уж не преднамеренно ли адмирал дал уйти смертельному врагу России? Верили оговорам только те, кто хотел им верить. Люди, знавшие адмирала, объясняли его неудачу тем, что «случайностью поставлен он начальником сухопутных войск; но призванием его было – море. У преданных старых наших моряков имя его (до позднейшего времени опальное и редко поминаемое) ценится очень высоко. Утверждают, что все лучшее заведено в нашем флоте Чичаговым». Так писал Петр Иванович Бартенев, добросовестнейший историк, собравший огромное количество свидетельств деятельности адмирала на благо России. Тем не менее положение Павла Васильевича на родине выглядело двусмысленно. Он вынужден был уехать за границу.