Невысказанное завещание (сборник) - страница 3

А. Еники вспоминает, что Татарское книжное издательство решило выпустить отдельной книгой его фронтовые рассказы, но из сборника был исключён рассказ «Ялгыз каз» («Одинокая гусыня»): «Менә шуның сигнальные килгәч кенә, минем үземә әйтеп тә тормыйча, әлеге «Ялгыз каз» хикәясен китаптан чыгарып ташлаганнар. Мин, белеп алгач та, нәшрият редакторларына йөгереп бардым: «Нигә, ни өчен?» «Ярамый», – диләр. «Ни өчен ярамый?» «Ярамый, вәссәлам!»   – аңлатып тору да юк… Китапның редакторыннан сорагач, ул да төшереп калдыру ягында, хикәя идея ягыннан тотрыксыз, имеш!.. Ходаем, ни дигән сүз бу?! Шуннан соң мин тиз генә Союз идарәсенә гариза язып бирдем, – әлбәттә, яклауларына бик нык ышанып… Күпмедер вакыттан соң, берничә кеше җыелып, миннән башка гына гаризаны караганнар… Нәтиҗәсен миңа мөхтәрәм бер язучы әйтте: «Хикәягезне китаптан чыгарып ташлап бик дөрес эшләгәннәр!»   – диде ул, хәтта тавышын да калынайта төшеп… (Ачуы килгәндә аның шулай тавышын калынайтып, һәр сүзенә басым ясап әйтә торган гадәте бар иде.) Шуның белән мәсьәлә хәл ителде – хикәя китаптан төшеп калды…» [Еники, 2000, 4: 456–457]. «И вот в сигнальном экземпляре обнаружил, что рассказ «Одинокая гусыня» из сборника выкинули, ничего не сказав мне. Узнав это, я побежал к редакторам издательства: «Почему, за что?» «Нельзя», – говорят. «Почему это нельзя?..» «Нельзя, и всё тут!» – и объяснять ничего не стали… Поговорив с редактором книги, узнаю, что он тоже считает, что рассказ следовало убрать – сборник от этого якобы выигрывает, становится более цельным!.. О Аллах, да что же это за глупости такие?! Я подал в правление Союза заявление, естественно, рассчитывая на поддержку… Через какое-то время несколько человек рассмотрели его в моё отсутствие… О результате один уважаемый писатель сказал мне так: «Они поступили очень верно, убрав рассказ!» – при этом он понизил голос (у этого человека была привычка такая – когда он злился, говорил басом). На этом дело закончилось, рассказ из сборника выпал» [Еникеев, 1998: 421].

Эта же история повторилась и с рассказом «Тауларга карап» («Глядя на горы»), который в 1948 г. тоже не «прошёл» – журнал «Совет әдәбияты» («Советская литература») отказался его публиковать. Повесть «Саз чәчәге» («Болотный цветок», 1955) о превращении секретаря райкома в обывателя, объёмное произведение «Рәшә» («Марево», 1962), в котором обличаются мещанство и эгоизм, с трудом удалось издать. Обе повести вызвали недовольство критиков, чувствовавших, что А. Еники переходил границы «дозволенного», и не желавших признавать типичность подобных явлений в советском обществе. А. Еники констатирует: «…Кыскасы, мин әдәбиятка авыр кердем, озак кердем. Бик озак мин үземне язучы дип атарга да кыймыйча йөрдем. (Тыйнаклыктан түгел, ә үземә ышанып бетмәүдән.) Әйберләрем авыр уза, кат-кат төзәтергә туры килә, күп бәхәс-тартышлардан соң гына үткәреп була торган иде. (Редакторлар гадәттә «шиклерәк» әйберне үткәрмәскә тырышалар, чөнки соңыннан берәр төрле җәфасы килеп чыгарга мөмкин, ә үткәрмәгән өчен беркем алдында да җавап бирәсе юк.) Кайчагында әнә шулай тауга каршы таш тәгәрәткәндәй азапланырга туры килә иде» [Еники, 2000, 4: 459]. «…Короче, в литературу входил долго, трудно. Я не смел называть себя писателем (не из-за скромности, а потому, что не было веры в себя). Написанное шло тяжело, по многу раз приходилось дорабатывать, произведения мои получали «добро» лишь после того, как побывают под перекрёстным огнём критики. (Редакторы, как правило, не торопились с изданием «подозрительных» рукописей, потому что после от них следовало ожидать неприятностей, а за задержку отчёта никто не требовал.) Мои усилия издаться можно было бы сравнить лишь с муками Сизифа, безуспешно пытавшегося вкатить огромный камень в гору» [Еникеев, 1998: 424–425].