– Ну всё, девочки, спать, – зашла тётя Тоня. – Завтра в шесть подниму.
– На новом месте приснись жених невесте, – шепнула Тася сверху, и Рита заснула на нижнем ярусе, где простыня для неё была заботливо прогрета тёть Тониным утюгом, хотя из разбухших рам сквозило сыростью.
…Кот мурлыкал и тёрся об ноги… А то вдруг, следя за мухой, принимался скакать, запрыгивая на солнечный подоконник, Рита его сгоняла, боясь, что опрокинет горшки с фиалками и геранями. В соседней комнате Мишка включил телевизор…
Нет, это не телевизор – вставать пора… И утренний ветер, подстриженный самолётами… И полное ощущение дома, с которым пришлось расстаться, одеваясь и дожёвывая на ходу банан… На самом деле никогда не бывает так хорошо, только во сне…
Маминого брата, дядю Ваню, Рита мельком увидела только сейчас. Он поздоровался, спросил, как дела, докурил и сел за руль.
Риту затолкали на заднее сиденье вместе с Таськой и двойняшками, потому что дядя Ваня обещал подбросить соседей до платформы.
За пять часов в машине сильно укачало. От горячей тесноты затекли ноги, руки, а в щёку впечатался квадратик от кожаной сумки. Навстречу вдруг бросилось тёти Тонино отражение с возгласом: «Марина!» – и Рита недоумённо отстранилась… Потом оказалось, что это – родная сестра тёти Тони, но неприятный привкус чужого имени остался.
Мужчины курили возле дома, женщины что-то тёрли и резали в эмалированные тазики, дети самых разных возрастов бегали наперегонки… Если бы раньше не сказали, что она приехала на золотую свадьбу тёти Тониных родителей, сейчас Рита ни за что не догадалась бы, зачем она здесь.
Троюродные братья, внучатые племянники, сводные братья и сёстры. «Господи, и неужели мы здесь не лишние?» – с удивлением думала Рита. Но здесь, похоже, могло вместиться вдвое больше народу, и приняли бы так же – тепло и спокойно.
За столами, составленными огромной буквой «п», собралось всё многочисленное семейство. Арину Петровну утащили куда-то поближе к седой паре «молодожёнов», увешанных орденами, как на параде, а Рите досталось место на доске, положенной на две табуретки и застеленной домашней вязки чистыми половичками, рядом с галдящим на все голоса детским столиком.
Поздравляли по очереди – сперва старшие братья и сестры с двух сторон, потом старшие дети, потом пошли двоюродные, племянники, крестники… Но и это ещё не всё, ждали какого-то Вовку, который на свадьбе дяди Вани и тёти Тони убил родного брата «по пьяной лавочке», за что его надолго посадили… Когда он всё-таки приехал со своим семейством, детей отправили гулять, чтоб не баловались, катая под столом пустые водочные бутылки и не лупили бы друг друга пластиковыми из-под газировки.
Сильными, глубокими голосами запели – и «Оренбуржский платок», и другие, никогда не слышанные песни…
Рита и позабыть успела – когда последний раз пела. В последние годы и не до песен совсем было – ту, предарестную, о чёрном вороне потом как будто забыли, боялись снова беду накликать. Пели обычно у бабушки, дома-то не запоёшь – про потолок ледяной, и как укрывает инеем землю добела… Всё тёмное, холодное, синее, а здесь даже песня о непонятной, неведомой ревности была удивительно мягкой и нежной:
– Напилася я пьяна,
Не дойду я до дома,
Довела меня
Тропка дальняя
До зелёного сада…
А с другого конца уже полупьяными голосами подтягивали:
…хотя Рита представляла именно зелёный сад, а не цвета сладкой настойки, которой вчера угощала тётя Тоня.
