— Нет! — резко ответила я. — Нет. Я еще не готова!
— Как скажешь, — спокойно отозвался он, откидываясь на стену. И замолчал.
Так мы и молчали много долгих секунд. Он — спокойно, я — комкая в руках кухонное полотенце и все больше напрягаясь.
— Ты все еще хочешь мой биф-бургиньон? — спросила я донельзя фальшивым голосом.
— Ты так это сказала, что я даже возбудился, — понизив голос, сообщил мне Кирилл. — Твой биф-бургиньон, ммм… Шучу! — поднял он ладони вверх, увидев испуг на моем лице. — Конечно хочу. Но, наверное, не сейчас, Варвара. Мне кажется, неподходящее время для посиделок со вкусной едой.
— Жаль… — сказала я искренне.
Правда было жаль.
С ним мне было весело и легко — и забывалось даже, что я какая-то неправильная. Брошенная невеста. Никому не нужная.
— Все будет хорошо, Варвара, — сказал Кирилл, поднимаясь. — Я тебе обещаю.
Даже и не спросишь, кто он такой, чтобы обещать.
— О, пирожные! Можно я… — Кирилл открыл коробку и достал оттуда маленький эклер. — …уже утащил?
— Да, да, конечно! — вежливо улыбнулась я.
Он быстро натянул кроссовки, перевел мне деньги за радиолу, подхватил ее и ушел.
На этот раз, видимо, навсегда.
Только его голос остался — в хриплом динамике маленького телевизора. И тень на экране, потерявшая синий и желтый цвета, но все еще бодро машущая руками перед зрителями в студии.
А вот эклера больше не было!
8. Тайные сокровища
Горы барахла в квартире медленно, но неумолимо таяли. Вечерами раздавались звонки: забирали и детские энциклопедии, которые я читала еще дошкольницей, дорисовывая на каждой картинке солнышки и котиков.
Забирали суровые простыни, на которых я бы не рискнула сейчас спать: кажется, о них можно стесать кожу, как наждаком, — но в приютах для животных пригодятся и такие. Забирали стеклянные банки, отрезы ткани, собрания сочинений забытых советских писателей, детские санки… даже ржавый топор — и тот кому-то понадобился!
На обнажившемся дне этой сокровищницы нашлись настоящие драгоценности.
Например, резиновый жираф, которому было столько же лет, сколько мне. Левое ухо его было безжалостно погрызено: мама говорила, что никакие другие прорезыватели зубов я не признавала.
Или замусоленные игральные карты — колода была неполной, но я придумывала свои собственные правила, чтобы обойтись без дамы пик и валета червей.
Фотоальбомы с черно-белыми снимками незнакомых мне людей. На обороте были подписи: «Коктебель, 1978», «Новороссийск, лето-80», «Валерия Павловна с внучкой». Страницы семейной истории, о которой я уже никогда не узнаю. Фото молодого дедушки — ух, красавец он был! Я бы запала мгновенно!
— Мам! Тебе фотки бабушкины нужны? Если нет, то куда их девать? — позвонила я как-то вечером маме.
— Нужны! А там прадедушкины медали не находились?
— Эммм… — Я обвела взглядом разгром. — А где они должны быть?
— Где-то в секретном месте, где прятали самое ценное.
— Ничего особенно ценного пока не находила, — призналась я. — Какие идеи есть?
— Попробуй под шкафами пошарить.
— Они же сплошные!
— Нет, там внизу такие заглушки стоят, открываешь их — и есть пространство, чтобы спрятать что-нибудь.
— С ума сойти… — восхитилась я. Опустилась на пол, так и держа телефон у уха, потрогала низ одного из шкафов «стенки» и нащупала выемку. Надавила на нее — длинная планка-заглушка скрипнула и отвалилась. — Реально, слушай!
— Что там? — заинтересовалась мама.
— Та-а-а-ам… — Я пошарила в пыльной темноте. Ухватила что-то тяжелое и потащила на свет божий. — Книга. «Любовник леди Чаттерлей». Думаешь, сокровище?
