Говорю, а сам мимоходом прохожусь взглядом по тонкой фигурке навязанной родственницы. И правда, бабуля постаралась привести ее в божеский вид. Какие-то бантики на шее завязала, платье светло-зеленое, облегающее, и кажется, черт, что она без одежды почти.
Хрупкие косточки выступают из-под тонкой ткани, но теперь, когда платье ее обтягивает, понимаю, что не такая она и тощая. Стройная, скорее. И волосы не такие мышиные. Покрасилась, что ли? Светлые прядки сделали ее лучше.
Симпатичнее. Хотя бы можно смотреть и не морщиться, думая о том, какая же она уродина. И зачем я на нее смотрю? Что за черт? Еще не хватало пялиться на эту убогую. Заметит и подумает еще что-то не то, возомнит о себе невесть что, мне оно не надо.
– Смотри, что у меня есть, – отвлекает меня Ян, что-то пихает в руку.
Оглядываю бинокль, маленький, почти крохотный. Ржу.
– Ты бы еще подзорную трубу притащил, пират!
– Ты у меня его попросишь еще, когда поймешь, что с балкона ничего не видно.
Гляжу на него как на психа.
– Зачем мне туда смотреть?
– Да что ты будешь два часа делать? Придется смотреть, – нудит под ухо.
– Я лучше посплю!
Отмахиваюсь, не намереваясь уделять внимание спектаклю. Хватит и того, что я сюда приперся. Большего от меня не дождутся…
Проходим по вычурному залу, зрители рассаживаются по местам, везде люстры, бархат и прочая помпезность. Все говорят приглушенно, причем не сговариваясь. Мне и самому почему-то хочется понизить голос.
Бабуля степенно шагает в сторону нашей ложи. Сестра переживает, что мама не пришла. Должна была, но я бы на ее месте тоже не пошел. А всё из-за папенькиной новой женушки, будь она неладна. Так бы и придушил за тонкие шеи обеих сестер. Видеть их не могу, слышать. Скорее бы свет погасили.
– Слушай, мне кажется, я ее знаю, – наклоняется ко мне Гор во время спектакля, – актрису в смысле…
– Ты бредишь, Ян, успокойся. Где ты, а где актриса театра.
– Да я отвечаю, я с ней вчера в клубе зажигал, – уверяет, хватая программку. – Смотри, вот, ее Дина зовут. Дина Мирохина. Именно с ней я…
– Мальчики, ну я же просила потише! – ругается бабушка, заставляя нас замолкнуть.
Она действительно прочла нам целую лекцию по поводу того, как вести себя в театре. Как мыши, короче, сидеть надо.
И хоть мы перестаем обсуждать актрису, Ян не успокаивается и в антракте, едва доходим до буфета, возбужденно размахивает руками.
– Вчера она от меня сбежала, думал, не найду, а вот она, это судьба, Иса!
– И что? – не понимаю я его настроения. – Давай дождемся конца спектакля, потом подойдешь к ней. А что, так сильно понравилась?
– Да нет, просто интересный экземпляр.
– Конечно, когда все остальные надоели! – подкалываю этого бабника. – Но, раз уж ты в эту степь пошел, лучше найди себе гимнастку, они хоть гибкие…
– Мальчики, как вам первый акт? – подходит к нам бабуля с фужером игристого напитка. Манерно пригубляет. – Диночка хороша, правда? Девочка просто прелесть, настоящий цветок.
– Н-да, – крякаю я, а что тут еще скажешь?
В события на сцене я же так и не вник!
– А ты что думаешь, Варечка? – привлекает она к разговору девушку, прикинувшуюся мебелью. Подзывает ее к себе повелительным жестом, и убогой ничего не остается, кроме как подойти. Зачем-то снова оглядываю ее. Тростиночка какая.
И в чем жизнь держится? Она вообще ест? Мне, конечно, насрать, но ребенку ее я зла не желаю, а ей его еще вынашивать. И как она это будет делать, если на ветру качается? Хочется сразу накормить.
