Подхожу к тяжелобольному – пожилой мужчина с острым приступом панкреатита.
– Доброе утро. Как самочувствие? – протягиваю ему градусник.
– Илюшенька, – мой “тяжёлый” еле слышно стонет, – дай таблетку, что ли, какую… Болит…
Подхожу к нему, трогаю лоб, проверяю капельницу:
– Не надо вам таблеток, хватит болеть.
– Как же, Илюшенька, без таблеток? Сильно болит ведь…
– Вот приучили организм к таблеткам, он и не борется совсем.
– Да куда там бороться? Лет-то мне сколько…
– Ну сколько? Сейчас укольчик сделаем, и после обеда можно к невестам!
Вздыхает, пытается приподняться и наклонится к тумбочке:
– Мы же договорились, сначала укольчик.
– Илюш… Достань-ка там в тумбочке… Видишь, рубашка?
– Переодеть?
– Ага. Достань.
Достаю рубашку, она тёплая, байковая.
– Мёрзнете?
– Есть маленько.
Помогаю старику надеть рубаху поверх тельняшки. Он суетливо шарит в карманах, достаёт скомканные деньги, протягивает мне:
– Вот, возьми…
Пытаюсь пошутить и подзадорить его:
– Обижусь, укол не сделаю.
– Ты со мной сколько возишься… Возьми.
Поправляю подушку у него под головой:
– Иван Григорич, проехали.
Старик смущённо предпринимает ещё одну попытку:
– Илюша, я ж от чистого сердца…
– Чистое сердце для большой и чистой любви.
Старик посмеивается.
– Свидетелем меня возьмёте?
Морщинки на лице старика собираются и расплываются в мягкой улыбке.
– Сначала я на твоей погуляю! – говорит он с хитрым прищуром.
Охотно соглашаюсь:
– Договорились!
Пациенты уже окончательно проснулись.
– Кому сватов засылать будем, Илюш? – подмигивает первый второму.
Тот с удовольствием включается в нашу игру:
– У нас тут любая, кого ни возьми, хороша! Глаза разбегаются.
– Поэтому надо не глазами, а душой выбирать, – парирую ему.
Старик снова предпринимает попытку подсунуть мне деньги:
– Возьми, а? Тебе ж пригодятся.
– Всё, тема закрыта!
После обхода – записи в температурных листах и уколы лежачим. Вот и Лида пришла. Сдаю пост. Дежурство закончилось.
Толик примчался на следующий же день, узнать, почему я не вернулся в клуб. Не то чтобы он переживал, было любопытно.
Пролежав весь день в постели, я не поднялся даже при посещении друга. Толик не возражал, но сильно удивился:
– Охренел, что ли? Третий час, а он ещё в постели! Подъём! Шнель! Шнель!
Он попытался стянуть с меня одеяло, но тщетно. Вставать я не собирался. Поняв это, Толик присел рядом на кровать.
– Ну в чём дело-то?
– Ни в чём. Я не выспался, спать хочу.
– Не выспался он! Интересно… И куда ты вчера пропал?
– Никуда. Домой поехал.
– Домой?! Ладно гнать!
Я промолчал.
– Ну что там у тебя? – не унимался Толик. – Выкладывай.
– Ничего.
– Уж мне-то мог бы не врать. Подписали?
– Что?
– Ну, контракт.
Я уткнулся в подушку.
– А-а! Напился как собака и даже нас не позвал! Нехорошо. Капка весь вечер о тебе вспоминала, ждала, а ты…
В тот момент я не думал о Капе. Я, вообще, ни о чём не думал. Толик был единственным, кому я мог рассказать о том, что произошло этой ночью. Он мудрый и рассудительный.
Я развернулся и посмотрел ему прямо в глаза:
– Поклянись, что никому не скажешь.
– Не скажу что?
– Сначала поклянись.
– Ну клянусь. А в чём дело?
Я притянул его к себе и чуть слышно на ухо поведал мою позорную историю.
Несколько секунд Покровский молчал и тупо смотрел на меня, не понимая, говорю ли я серьёзно или шучу. В его взгляде не было и доли сочувствия, скорее искра чего-то сенсационного.
– Старик… – растерянно протянул он. – Ну ты это… держись… Кто бы мог подумать, что…
