– Всё нормально, мам. Уроки учила, – Алла чмокнула маму и убежала к себе.
Написав поэму в стихах на одном дыхании, она внезапно почувствовала изнеможение. Чай остыл. Горбушка с маслом осталась нетронутой. Алла начала суетливо поглощать её, не замечая вкуса, – решала, что же теперь делать со своим сочинением. Показать его она не могла никому, даже Ире. “Оставить для себя? Ждать кого-то, с кем можно будет поделиться? А что будет, если поэму случайно найдут родители?” – вопросы всплывали один за другим, но зависали без ответа.
Алла принесла из прихожей портфель, вытряхнула на стол учебники, но почувствовала, что сил на домашку не осталось. Легла в постель, первый раз изменив устоявшейся привычке – готовить одежду с вечера.
Вскоре беспросветная мгла, поглотившая её, уступила место прерывистому сну. В каждом обрывке всплывал один и тот же незнакомый образ. Лицо не было отчётливо видно – парень маячил где-то вдалеке: то мелькал за деревьями, то мчал на коне, то приветливо махал кому-то, стоя на мосту. Он не замечал Аллу, но её неудержимо влекло к нему.
В какой-то момент показалась, что незнакомец окончательно затерялся среди прохожих, но огромная толпа неожиданно расступилась, и Алла почувствовала, что он наконец заметил её и идёт навстречу, ускоряя шаг. Тут земля начала проскальзывать под ногами, не давая приближаться, и вот он уже бежит… на месте.
Отчаяние, перебившее восторг, вернуло Аллу в реальность. Она долго не могла прийти в себя, впечатлённая не столько незнакомцем, сколько собственными чувствами, охватившими при его появлении.
“Что бы это значило? Я никогда подобного не испытывала. Вот бы такое случилось наяву”, – мечтательно размышляла она на пути в школу, потом вечером за уроками и даже на другой день.
Воскресное утро Алла начала с давно забытого занятия на скрипке. Всю предыдущую неделю она держала в голове договорённость с Дэном и теперь, прежде, чем идти, решила подобрать репертуар. В комнату с удивлением заглянула мама – с самого начала учебного года она не слышала от дочери ни единого музыкального звука.
“Блям-блям, блям-блям”, – пропел входной звонок, будто желая присоединиться к мелодии скрипки, но ему было не суждено продолжить – мама открыла дверь.
– Доча, к тебе Ира! – крикнула она из прихожей.
Алла вышла, бережно держа в руке инструмент.
– Занимаешься? – без интереса спросила подруга, проходя в комнату. – Пойдём ко мне, поболтаем. Родители интересуются, почему не заходишь. И Дэн говорит – ты ему что-то обещала.
– Да, Ир, я как-раз собиралась. Посиди пока, музыку послушай, – поворачивая ручку катушечного магнитофона, предложила Алла.
“Странно, у Аллы отец военный – у них, вроде, зарплаты хорошие, а мебель совковая, как у всех”, – подумала Ира, ёрзая в кресле, невыгодно отличающемся от привычных ей турецких – широких, набивных, с большими обтянутыми пуговицами. Наконец она устроилась.
Звучала рок-баллада. Размеренное вращение катушек гипнотизировало. Коричневую магнитную ленту хотелось лизнуть – она напоминала шоколадную заливку, которая таяла в одной бабине, и, медленно перетекая, наполняла другую.
Отрешённо наблюдая, Ира чувствовала, как её наполняет невероятный покой.
“И пусть кресло не такое удобное, но как же здесь хорошо, – думала она. – Никто не кричит, никто ничего не требует”.
Когда Алла привела себя в порядок, Ире стоило усилий распрощаться с охватившим её состоянием – этому сопротивлялся весь организм, измученный беспрерывной учёбой, недосыпом и постоянным давлением со стороны родителей.
