Мы вошли в приятный полумрак коридора, обитого тёмными дубовыми панелями. В тяжёлых рамах висели портреты, с которых на нас взирали мужчины и женщины в нарядах разных эпох. Представители дома Ларанских. Было удивительно и одновременно предсказуемо видеть их.
– Разве портреты предков не должны висеть в более подходящем месте, чем коридор?
Дан улыбнулся.
– Эдмунд считал, что их вид влияет на гостей. И дурные мысли не станут действиями.
– Похоже, это не сильно помогло, – задумчиво проговорила я и тут же осеклась. Вспоминать о трагичной судьбе Эдмунда в таком тоне было непростительной оплошностью.
Дан небрежно повёл плечами.
– Люди порой предают слишком большое значение оберегам. При этом забывая, что главный оберег – это разум. Все гости давно уже в зале. Сейчас фуршет и живая музыка, а в девять часов начнётся аук… – художник вдруг замолчал и прислушался.
Он резко скользнул в сторону, увлекая меня за собой в крохотную каморку со швабрами. От пыли заслезились глаза. Нос так неприятно зачесался, что я едва сдержалась, чтобы не чихнуть.
Прохладные, чуть шершавые пальцы прижались к моим губам, беззвучно приказывая молчать. Я растерянно нахмурилась, но почти сразу же услышала голоса. Мелодичный женский голос дрожал от возмущения.
– Дан совсем распоясался. Не пойми меня неправильно, Штефан, но тащить каждую свою шлюху на закрытый вечер – это уж слишком! В конце концов, это оскорбление памяти Эдмунда.
Шорох шагов стих – похоже, что говорящие остановились где-то неподалёку от каморки. Послышался бархатистый мужской смех.
– Для замужней женщины ты до неприличия ревнива. Не могу понять, что тебя оскорбляет больше: то, что Дан пригласил её, или то, что ты вышла в тираж?
– Не твоего ума дела, – презрительно фыркнула женщина. – Этой девице здесь не место.
– Лотта, моя дорогая Лотта. Кажется, у тебя проблемы с памятью. Так позволь напомнить, кто тебя достал, отмыл и привёл в приличное общество. Или ты забыла уютные номера «Золотой орхидеи»?
– Не напоминай мне о «Золотой орхидее», – голос женщины дрогнул. – Это в прошлом. Просто я не вижу смысла приводить свою натурщицу на такой вечер.
– Скажем так, Эрих одержим картиной. И женщиной, которая на ней изображена. И это не ты. Так что оставь свои ревностные выпады в сторону Рики. А будешь пытаться плести интриги, твоему счастливому браку придёт конец, и ты вернёшься туда, где была.
– Какой щедрый жест! Натурщица в обмен на восстановление дружеских связей!
– Иногда мне кажется, Лотта, что ты рано или поздно подавишься собственным ядом, – с нескрываемым сарказмом проговорил Штефан и усмехнулся. – Общая беда способна сплотить даже самых заклятых врагов. А у Эриха и Дана как раз такой случай.
– Хочешь сказать, что кто-то пытается выставить их виновными в гибели Эдмунда? – нерешительно произнесла Лотта. – Но это же абсурд! Никто не поверит в их виновность!
– Бессмыслица или нет, но полиция принимает лишь факты. А факты следующие: Эриха и Эдмунда связывали судебные тяжбы. А Дан разругался с братом из-за дел давно минувших. У них обоих был и мотив, и возможность убить нашего друга. Так что выводы делай сама.
Послышались приглушённые шаги, которые вскоре стихли.
Ларанский взял меня за запястье и потянул за собой. Дверь открылась, и я очутилась в комнате, похожей на маленькую гостиную, освещённую приглушённым светом торшеров. Перед камином стояла пара кресел, обитых парчой. На каминной полке выстроились фарфоровые статуэтки, а на кофейном столике перед софой возвышалась ваза с белыми лилиями.
