Придя домой, он зачем-то набрал в поисковике – «короткие женские стрижки». Листал долго и наконец нашел что-то похожее и называлось это чудо чудное «боб на ножке». Неудивительно… улыбался он весь остаток вечера – нормально назвать это просто невозможно.
Подслушанный разговор потянул за какую-то ниточку в душе. Тогда он опять вернулся на лавочку и попытался разобраться в себе – что за раздрай там нарисовался, а в мыслях – полнейший бардак, как у кое-кого на голове. Что-то и правда его штормило. И сожаление непонятное… желание вдруг - куда-то идти, даже бежать, что-то делать… только бы успеть!
И еще легкая зависть к тому мужику – Ивану Короткову, потому что его любили. По-настоящему - честно, как только можно любить… даже если спустя шесть лет он все равно для нее самый-самый. А его вот не любили, и он никогда не любил женщину. Считал – просто не способен. Смотрел сейчас на Наташин портрет… хорошая. Он всегда ценил ее, но и только. А жаль… сейчас впервые в жизни ему стало жаль, что не знал, не испытал… И никто никогда не запоет над ним вот так - умываясь слезами.
Стариком себя вдруг почувствовал… ну ладно – пенсионером, для которого все основное в прошлом, когда уже всё постиг и всего достиг, как говорится. В свои сорок два он все же чего-то достиг, но не постиг, получается. Не довелось.
Вскочил тогда, тем же жестом, что и Она, отбросил волосы со лба, потер его – на хрена ему все это, что за бред? Выкинуть из головы…
Но уходил он с участка, взглянув по дороге на фото того мужчины. Вполоборота на него смотрел молодой еще совсем… ну да – тридцать два для него так и не случилось… и, похоже, очень приятный человек – широкая улыбка, озорной взгляд, нос чуть картошкой, волосы ежиком, густые брови чуть приподняты будто с вопросом. То, что он оказался далеко не красавцем, почему-то заставило думать о той женщине с непонятным теплом, верить в ее искренность.
Второй раз он увидел ее – Ольгу Валерьевну Короткову, в гостях… или скорее – на приеме у человека, в дом которого он был вхож с тех пор, как стал владельцем небольшого завода по производству круп. Он прикупил его, имея уже почти что в личной собственности достаточно большие площади зерновых. Омельченко стал его партнером, поставляющим в хозяйство и на заводик спецтехнику и гарантировавшего по необходимости выполнение ремонтных работ.
День рождения жены Омельченко отмечали широко и дорого – с фейерверком и сервированными в саду столиками с белоснежными скатертями в пол, джазовым оркестриком и кучей гостей, среди которых Андрей узнавал людей довольно известных в городе. Свободно осматривался, чувствуя себя отвечающим требованиям и этого дома, и этого праздника – почти все мужчины, как и он, были в смокингах, а дамы в длинных вечерних платьях.
И вдруг взгляд зацепился за знакомую каштановую шевелюру и сердце стукнуло будто чуть громче или не совсем там? Она или похожий «боб на ножке»? Лицо той Ольги он толком не видел, сейчас мог и обознаться. Весь этот вечер он наблюдал.
Молодая женщина пришла на праздник не одна – с подругой. Та была рыжей и какой-то величественной, что ли? Возле нее, наверное, пришлось бы соответствовать еще больше… на «боба» же хотелось смотреть не отрываясь. Потом рыжую попросили сыграть и спеть, и она сразу же согласилась, попросив подругу подыграть на гитаре. Гитару вскоре вынесли…
Андрей уже какое-то время напряженно решал в какой момент будет удобнее всего подойти и представиться. Ему нужно было услышать голос, чтобы удостовериться, что это та самая Ольга. Ну и… получилось, что удостоверился – рыжая, которую представили честной публике, как «милого, замечательного доктора», ослепительно улыбнулась, поклонилась, прошла и села за рояль. А «боб», взяв в руки гитару, погладила струны, подергала их слегка… взглянула на рыжую и согласно кивнула.
