Я понял, что они правы.
– У кого вы украли фамилию? – спросил следователь.
– Я… честное слово, я не крал, я… наверное… я перепутал с кем-то фамилию.
– И где это, по-вашему, могло случиться?
– Ну… на вокзале где-нибудь… В аэропорту…
– Мы дадим объявление в газеты, – сказал следователь, – но этого будет недостаточно, вам самому придется искать фамилию…
Я понял, что расследование будет намного сложнее, чем мне казалось вначале.
– Не беспокойтесь, – шепнул мне Здесь, – я помогу вам…
– Дайте мне еще сутки.
Это я Мальгусу говорю.
А он молчит.
Вот это плохо, что молчит, лучше бы заорал, это он здорово умеет, орать, клокочет, кудахчет, квохчет, хлопает крыльями…
А тут молчит.
Откашливаюсь, повторяю:
– Дайте. Мне. Еще. Сутки.
Мальгус разворачивается, смотрит на меня сверху вниз:
– И который раз вы мне это говорите?
Меня передергивает.
– Первый.
– Ой ли?
Повторяю:
– Первый.
– Чтобы за сутки они от нас рожки да ножки оставили?
– Полгода всё нормально было, а теперь…
– …а теперь началось.
Мальгус нависает надо мной, большой, матерый, он может проглотить меня, если захочет.
– Друг мой, вы гуманист до мозга костей…
Сжимаю челюсти, ну, началось…
Молчу. Тут одно спасение, – молчать. И слушать. Ждать, пока Мальгус откипит своё, отклокочет.
Одни сутки, – повторяю я.
– Ну, найдете вы его, и что?
И то, думаю я.
Вслух не говорю.
Я увидел её вчера.
Нет, вру, позавчера.
Нет, снова вру. Не помню, когда.
Её звали… а ведь даже и не помню, как её звали, звали же как-то, вспомнить бы еще, как, молодежь имена меняет только так, утром одно, вечером другое, а может, и вовсе лишили имени за неуплату, тоже бывает…
Так что не знаю, как её звали.
Я увидел её…
…ну скажем, позапозавчера.
Стояла под фонарем, еще увидел, еще отметил, вроде знакомая, ну из тех, кого видел раза два у кого-то там в гостях, и вроде не о чем говорить, а надо подойти, окликнуть, пожелать доброго вечера…
Подошел.
Окликнул.
Доброго вечера пожелать не успел.
Не сразу понял, что с ней не так, еще до последнего надеялся на что-то, сам не знаю, на что, хотя надеяться было уже не на что.
Мертва.
Убийство…
Читаю отчет, перечитываю снова, не понимаю…
Убийство…
С этого всё и началось.
Хотя нет, нет.
Всё началось с того, как упала звезда, я видел, как она падала, да мы все видели, такое невозможно было не заметить. До сих пор жалею, что не загадал желание, и не потому, что не успел – тогда я еще не знал, что нужно загадывать желание.
Это уже потом чуждые мне объяснили.
Чуждые вообще много мне объяснили. Что нельзя рассыпать соль, иначе будет беда. Раньше я не знал, что нельзя рассыпать соль. Раньше я вообще не знал, что такое соль. И что ею положено посыпать зерно, тоже не знал.
А вот – соль.
Или вот еще: берешь чашу и выставляешь над собой, когда небо плачет. Это тоже они показали. Они еще к чаше трость приставляют, чтобы держалась.
А вот дом сразу соорудить не умеют.
И тишину пустить не умеют.
И темноту тоже.
И время законсервировать не могут. Я их учил, не понимают.
Они меня учили, как надо отвар пить. У них для этого специальные лопаточки есть.
Они…
Ах да.
Звезда упала.
Мы тогда пошли смотреть…
…нет.
Вру.
Они первые к нам пришли.
Зерно принесли.
Зерно у них плохонькое, не в пример нашему. А вот соль это да, раньше и не думали, что соль измельчить можно и в зерно добавить…
Звезда упала.
А потом я увидел её.
И не успел пожелать ей доброго вечера.
Потому что она была мертва.
