«…Болею я, Дарьюшка. Сегодня ты пришла в последний раз…»
Я невольно вцепилась в стул.
Из памяти восстали эти слова, будто я совсем недавно их слышала – точь-в-точь в таком порядке…
– Ты что, бывала у него, что ли? – подозрительно спросил Степан и, не услышав ответа, повернулся, и я увидела, как расширяются его глаза.
– Ты что такая белая?! Может, лекарства какого-нибудь накапать?
И он кинулся к эфедрину.
– Это не подойдет?..
– Нет! – взвизгнула я не своим голосом.
– Тут еще валерьянка есть… – деловито сказал парень, перебирая пузырьки.
Я вскочила.
– Мне ничего не надо… – И голос резко сорвался, будто рухнул с обрыва.
– Ладно, ладно, – махнул рукой племянник, – как хочешь… Тогда на вот, водички попей.
«Бабочки… – подумала я. – Бабочки приносят голос Бориса Тимофеевича…»
И почувствовала, что схожу с ума.
– А ты что, действительно умеешь играть на гитаре? – неожиданно спросил Степа, держа у моего рта стакан с теплой водой.
Я медленно, по глотку, выпила всю воду, прежде чем ответить:
– Ну да, я музыкальное училище заканчиваю по классу гитары.
И почему-то никак не могу закончить…
– Ниче себе! – Степа отбросил со лба челку и восхищенно посмотрел на меня. Я увидела россыпь веснушек на его круглом лице. – А может, тогда правда поиграешь те дядь Борины ноты? Давай, тащи гитару!
Парень заметно воодушевился, предвкушая вечер классической музыки.
Но настроение у меня резко упало, надо мной все еще витал обрывок улетевшего голоса, опускаясь на дно памяти тяжелым осадком, и я почувствовала, что все больше запутываюсь в какой-то невидимой паутине.
А тут еще эти ноты, которые сами собой пишутся по ночам, как какой-то чертов «Реквием»…
– Не буду я их играть, – грубо сказала я, ставя на стол пустой стакан. И твердо добавила: – Ни за что!
Степа помолчал, потом убрал стакан на полку и расстроенно промолвил:
– Ну ладно…
Незаметно на город опустился теплый летний вечер, и неумолимое приближение ночи почему-то вызвало болезненную, щемящую тоску.
Видя, как сгущается за окном темнота, я внезапно испытала острый прилив отчаянья и, сама того не осознавая, вдруг вцепилась в Степин локоть, безумно боясь его отпустить. Словно в это мгновение только его рука держала меня на земле, а выпустив ее, я, как шар, наполненный гелием, взлечу в темное небо, и назад мне уже не вернуться…
В полумраке комнаты я повернулась к рыжему мальчишке и уставила на него умоляющие глаза.
– Будь рядом! Всегда! Понял?
И сама поразилась своей интонации.
Он, кажется, ничего не понял, но ухмыльнулся и сказал:
– Понял, принцесса!
Я, по-прежнему не отпуская, держала его руку в своей.
Что ж, мне достаточно и этого обещания.
На этот раз сон смежил веки, стоило мне только забраться под тонкое одеяло и пожелать Степе спокойной ночи. Не знаю, сколько времени я проспала как убитая, но через какое-то время покров сна стал истончаться, словно его подтачивала какая-то внешняя сила. Наконец, он стал легким, как клочок прозрачной ткани, и эта неведомая сила сдула его с моих ресниц.
Я открыла глаза и повела ими вокруг, оглядывая темную комнату – белеющее в ногах одеяло, пятно ковра на стене, очертания Степиной неподвижной фигуры в кресле рядом…
И светящую в окно огромную луну.
Из-за чего это я вдруг проснулась среди ночи?..
У меня возникло необъяснимое ощущение, будто кто-то меня позвал.
Но не голосом, а как-то иначе.
Глаза постепенно привыкли к темноте, и я вновь ощупала взглядом просторную спальню. И вдруг из глубины груди вырвался тихий возглас.
