– У нас здесь ни господ, ни слуг нет, но каждый свой день нужно начинать и проживать так, будто каждое твоё дело велико и важно. Даже умываться нужно с достоинством, – настаивала Виталина Ивановна.
А её рассказы и наставления ребята передавали друг другу. Однако это не всегда помогало вести себя не то что достойно, а хотя бы сносно и во время утренней зарядки, и во время завтрака. Мальчишкам всё время хотелось шалить и хулиганить. У Коли к этому были особенные склонности, на которые Виталина Ивановна пыталась повлиять своим авторитетом. Она нередко ласково гладила его по голове или по плечам и приговаривала:
– Ты, Солнечный, большим человеком будешь, если характер свой неуёмный сможешь на хорошие дела направить. А если не сможешь, то из Солнечного станешь Подсолнечным и пустят тебя на масло. Понятно? – заканчивала она свои поглаживания неприятным дёрганьем за ухо.
Коля, как мог, характер свой усмирял, но раз в месяц, словно по лунным циклам, на его солнечность находило затмение, и после этого Коля оказывался в кабинете директора с поникшей головой.
Первой его реакцией на все обвинения всегда было неизменное:
– Это не я!
– Как же не ты?! Если полкласса видели тебя на парапете окна! – возмущалась учитель истории Маргарита Степановна, стоящая рядом и заламывающая руки.
Директор молчала, и от этого становилось не по себе.
– Это не я! – настаивал Коля.
Даже когда он, обломав ветку, свалился с дерева с полной рубашкой яблок прямо перед Олегом Павловичем, Коля сразу закричал свою коронную фразу. Для всех она уже давно стала подтверждением вины Николая, но не его признанием в содеянном.
– Я гордый! – пояснял Кате свою позицию Коля. – Я не могу сказать: «Простите. Я виноват». Не могу. И не уговаривай меня. Сделал? Сделал. Наказывайте, а виноватиться не буду, – отстаивал своё свободолюбие Коля.
Вот и сейчас, под утро, перед самой побудкой ему приснилось, что он гонится за каким-то лохматым мужиком в шубе Деда Мороза и кричит тому что-то. Мужик добегает до окна, раскрывает его на себя и прыгает вниз. Слышится звук разбивающегося стекла. Коля подбегает к окну, высовывается из него, смотрит вниз, а там на асфальте груды расколотого стекла, а вокруг стоит весь педагогический состав детского дома и несколько девочек-старшеклассниц. Кто-то в ужасе, кто-то с удивлением – все смотрят на битые зеркала. И только Виталина Ивановна смотрит прямо в лицо Коле с суровым осуждением.
– Это не я! – кричит Коля во всё горло. – Это, честно, не я! Он сам из окна спрыгнул!
И просыпается.
Просыпается оттого, что его трясут за плечи. Это Лёнька, одноклассник:
– Э, ты чего орёшь? Приснилось что-то?
– Приснилось, – приподнимается на локтях Коля.
– Что-то страшное?
– Да не очень. Так, глупость какая-то.
– Расскажешь?
– Да я за Дедом Морозом гнался, а он из окна выпрыгнул и разбился.
– Кровищи много было? – явно заинтересовался Лёнька.
– Какой кровищи? – удивился Коля.
– От трупа, – блестел глазами друг.
– Да не было трупа, – сел на кровати Коля. – Разбитое стекло только.
– То есть спрыгнул с окна человек, а разбилось стекло? – хмыкнул Лёня.
– Да не совсем стекло. Зеркало. Много зеркал, понимаешь, – объяснял Коля.
– Нет, не понимаю. Если всего-то зеркала, то чего так орать? Что ты, зеркал раньше не бил, что ли? – не впечатлялся Лёня.
– Харэ болтать! Поспать дайте! До подъёма ещё полтора часа! – крикнул грозно четырнадцатилетний Борька с угловой кровати.
