– Пашка, картина зачётная, – Виталий уже не улыбался, видя, что настроение у друга испортилось. – Ты молодец, талант в разных жанрах. Ты и в институте был лучшим, завяз только на этом заводе, не поднялся. Но на выставку она, конечно, не пойдёт.
– Анжелика не пойдёт? – Петров перебил Виталия своим вопросом.
– Картина не пойдёт, не впишется в композицию. И Лика тоже, конечно, не пойдёт. Она ж не видит почти, что ей там смотреть. Вернее, как смотреть? – Семибратов, заметив, как нахмурился при этих словах Петров, умолк. Что знает о ней Павел? Хочет ли вообще что-нибудь знать?
– Ты давно её не видел, получается?
Петров вздохнул, передвинул мольберт портретом Лики в дальний угол мастерской. И ответил:
– Ни разу после того, как она приходила сюда за картинами. Директор сменился у нас, уехали, наверное, куда-нибудь. Или другой завод купили. Думал, придёт ещё, но не случилось. Пусть портрет в подсобке и дальше стоит, потом кто-нибудь откопает среди ветоши.
– Так ты ничего о ней не знаешь?
– Нет. Откуда? Пришла, выбрала картины для своего шикарного дома и ушла. Мы и не говорили почти, так, парой слов перекинулись. Ко мне не часто такие ходят. Да я, по-честному, таких и не видел никогда больше. И до этого тоже. Такие только в жёнах у больших начальников. Ну, как запомнил, так и нарисовал. Она, конечно, в платье была. Это я уже нафантазировал тут… Что там с глазами у неё? Ты сказал, плохо видит? Что произошло?
Семибратов сел за стол у стены и жестом показал на стул рядом с собой.
– Садись. В ногах правды нет.
8
– Ты видел её молодой, красивой и здоровой. И я видел. Если б не моё шаткое финансовое положение, ты же знаешь, я «в примаках» у семьи жены, было что терять тогда, то сам бы приударил. Такую девушку грешно мимо себя пропускать. Ну и директор не дурак, не пропустил, хотя на двадцать лет её старше.
Ты же помнишь, какой дефицит всего был во времена перестройки? Ничего в магазинах, шаром покати! Ни одеться, ни поесть, бычки в томате в продовольственных, колбаса по карточкам, кило на месяц на семью. Кошмар, как вспомнишь сейчас…
У меня тёща в первом горпищеторге товароведом работала, нас особо не коснулось. Но со шмотками перебои были. Жена как-то два часа на морозе простояла, чтобы сапоги финские купить в магазине «Елена». Давка, неразбериха, принесла коробку домой, а там два сапога разного размера. Так и носила, а что? Один тридцать восьмой размер, другой тридцать девятый. Хорошо, что в большую сторону непарка получилась, не жали хоть.
Так я к чему? Всю одежду приходилось шить, и, естественно, ценились личные портнихи. Вот Лика и была таким ценным приобретением для женщин с доходами. Для таких, как моя Варвара. Ну ты понимаешь, тесть для единственной дочки ничего не жалел, не я там кошелёк пополнял, откуда мне, с картинами-то.
Это сейчас их называют дизайнерами, стилистами, а раньше просто – портниха. Она с образованием была, институт местный по швейному делу закончила. Но бедная, сама из районного центра какого-то, деревня, одним словом.
После учебы хваталась зубами за город, чтобы не возвращаться домой. Снимала угол в полуразрушенном частном доме возле Технологического института и шила на заказ богатым дамочкам. Кстати, ты замечал, что в том районе все улицы носят названия по фамилиям писателей? Фонвизин, Гоголь, Ломоносов, Некрасов… Я недавно на это внимание обратил, интересная забава. Да ты ж тут безвылазно на этом полуострове, тут у вас улицы сплошь Морские да Портовые… Слушай, есть у тебя чай?
