На даче, или Когда деревья были большими…
Другая жизнь, а образы все те же:
Шарманщик стар и попугай слезлив.
И бремя счастья обжигает реже.
Чем в те года, когда я был красив.
Меня зовет давнишний полустанок,
Где пыль не горькая и ноты сожжены,
Где средь изысканных напевов итальянок
Лишь недоступен только шепот тишины.
И первый день припоминаю реже,
Когда свистал непрошеный мотив:
«Другая жизнь, а образы все те же —
Шарманщик стар и попугай слезлив».
Происходило это во времена оно. Когда многое было туманным и «деревья были большими».
Кто знал, на пороге каких событий стоит моя жизнь?
Кто знал, что там, творится в прошлом?
Кто знал, что сулит нам будущее?
Вопросы, они возникли позже, они и сейчас остаются вопросами.
Но тогда…
Тогда было тихое утро, ясное небо над головой и звенящие голоса леса.
Тогда дача казалась мне Берендеевым царством, миром, полным загадок и превращений.
Впервые приехал я на дачу…
Нет, не припомню, честно говоря. Но до «фазенды» нашей надо было добираться по Казанской дороге, до станции «Быково», а оттуда уже на перекладных до искомого поселка. Вообще-то он был небольшим: лес, пруд, сельмаг, правление, словом, нехитрый набор советского быта-бытия.
Однако разнообразило жизнь то, что собиралась шумная, вострая компания юных ребятишек, которые ездили на велосипедах, играли на «воображаемые» деньги и кушали с приусадебных грядок смородину, яблоки, клубнику и… капусту брокколи.
Параллельно с нами существовало кропотливое племя цветоводов и огородников; о какие агро-споры вспыхивали между ними; какие урожаи они снимали со своих грядок и клумб!
Помню, что настоящим праздником были дни, когда любители цветов и огородов приглашали нас в свои «фрукто-бары», снять «пробу».
Дачи и участки требовали постоянного внимания, заботы, ухода, ремонта. Вся нагрузка ложилась на плечи отцов семейств; многие из них едва-едва перешагнули полувековой барьер. И многие из них хлебнули огненного лиха на полях сражений. Они были молоды, тогда, в «те баснословные года», в те «сороковые-роковые», и воспоминания о войне были для них живы и горячи, как, скажем, для нас сейчас живы воспоминания о перестроечном времени, когда мы все питали какие-то надежды.
Так вот, я помню, как 9 мая наши «почтенные дачники» собирались вместе: на их пиджаках бликовали ордена и медали, их разговоры касались фронтовой дружбы, в них мелькали названия военных операций, фамилии маршалов и генералов, странные названия зарубежных городов.
…Сейчас, из глубины будущего, бросая взгляд в прошлое, эти разговоры кажутся обыденными, а тогда все казалось странным и услышанным в первый раз, необычным, как было необычно само по себе существование государства Израиль.
Оно, это государство, казалось дальним и необычным, но когда заговорили «громко» голоса из-за бугра, стало понятным, что не так все ординарно, и что игры в доллары и «фрукто-бары» сопряжены с мыслью о далекой стране, которая недостижима и в которой есть, наверное, свои правила и своя общность.
