Он тоже спрыгнул в воду, снова обнял.
– Я не играю, разве ты не видишь? Как может унизить брак с девушкой, которой восхищались самые прославленные мужи империи, которую собирался отвести к фламину Юпитера префект Великого Рима? – Корнелий невольно нахмурился, произнося это имя, – Кто посмеет сказать, что ты меня недостойна?
– Дело в префекте Рима? Не правда ли? – она побледнела, внезапно осознавая, что молодой изгнанник никогда не переставал думать о ее длительном плене в остийской резиденции Клемента Аррецина, – Ты ревнуешь! Ты полагаешь, между нами было что-то? Поэтому все?
Он помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить. Да! Он ревновал и думал о Клементе непрестанно, но укорять Антонию за то, что попала в плен, за то, что поддалась сильному мужчине не стал бы никогда.
–Мне все равно что там было, – вырвалось у него, – Но ты права, я ревную, прости меня за это. Ты была во власти римского префекта слишком долго.
–Он меня не тронул! – сказала Антония глухо, – Ты прежде не пытался спрашивать, а я не говорила, но, если это гнетет тебя, отпусти сомнения. Клемент Аррецин, каким бы плохим человеком ни был, хотел прежде узаконить наши отношения.
–Дело не в префекте Рима, – вымолвил Корнелий, и вопреки собственному отрицанию мгновенно засветился улыбкой, – Почему ты не позволяешь мне устроить все как надо? Почему все время сопротивляешься и противоречишь? Я выбрал тебя в жены, потому что ни с одной другой не смогу быть счастливым никогда. Только ты заставляешь трепетать мое сердце.
Его настроение заметно улучшилось. В порыве чувств он выхватил из ближайшей вазы розу, подал Антонии. Она с сомнением прижала подарок к груди и тут же вскрикнула, выронила цветок больно уколовшись. Корнелий испугался, принялся сцеловывать выступившую кровь с теплой ладошки.
Антония тихонько рассмеялась, потом вдруг всхлипнула, внезапно слишком остро ощутив боль возможной потери. Если с ее мужчиной что-то случится, она не перенесет. Почему он так легкомыслен? Почему не хочет остеречься? Губы Корнелия мягко щекотали кожу и тайные струны ее чувственности. От наслаждения закружилась голова.
– Я хочу для нас счастья, – прошептал он, отрываясь от ее ладони и заглядывая в глаза, – Я люблю тебя и заставлю весь мир склониться к твоим прекрасным ногам! Моя законная супруга Антония, моя лучезарная нимфа, дороже тебя у меня нет никого. Что бы ни сказали о нас, как бы ни осуждали наш союз, я не отступлю. Ты моя. Навсегда моя, а я твой! Вместе мы проживем долгую, счастливую жизнь.
– Я очень этого хочу! Прожить с тобой долгую, счастливую жизнь, – вымолвила она, не в силах больше спорить, хриплым от нахлынувших чувств голосом.
Весной 843 года (90 г. от р. х.) в Рим пришли нехорошие вести о появлении в Парфянском царстве императора Нерона1, якобы счастливо избежавшего гибели. Непрекращающаяся борьба за власть внутри подвластной Риму Парфии, порождала таких «неронов» одного за другим. Парфянские цари пытались использовать самозванцев в своих целях, отнимая друг у друга престол или решая иные задачи. Этот был третьим по счету. Артабан IV, один из претендентов на парфянское владычество, активно ему содействовал, как и предыдущему, в надежде посадить на римский трон и с его помощью, в дальнейшем, сместить Пакора II, официального царя Парфии.
Несомненно, Великому Риму, с его многотысячной армией мало что угрожало со стороны пусть и могущественной Парфии, но после восстания в Верхней Германии, после позорного мира с Децебалом, одно только упоминание о возможной узурпации власти извне вызывало у императора Домициана настоящий ужас. Все предпосылки для этого были. Сенаторы, недовольные постепенным ограничением своего влияния, постоянно потихоньку роптали. Их не устраивала все сильнее распространявшаяся, абсолютная власть одного человека, опиравшаяся на войско и всадничество. Домициан с неуважением относился к прежним устоям и традициям, открыто презирал мнение собрания в курии и все чаще обращался за помощью к провинциям, оставляя в стороне прославленные римские фамилии.
