Цезарь опять вскочил с места. Несмотря на некоторое недоверие, с которым он отнесся к обвинениям Клемента Аррецина, боль и страх холодным огнем разъедали его внутренности.
– Если это снова ложь, – ты мне ответишь за нее! – выдохнул он в лицо своего префекта.
Обернувшись к дежурившим у входа преторианцам, император велел послать за одним из свободных от охраны дворца центурионов, потом привлек внимание скрибы4, усердно скрипящего гусиным пером в углу за колоннами, распорядившись немедленно составить необходимый указ.
– Пиши! Виртурбия с его девкой доставить в Рим! Немедленно! – рыкнул он так громко, что задрожали стены.
Префект Рима вздрогнул при этих словах. Интригуя против Корнелия, он совершенно упустил из виду, что его действия могут навредить Антонии. Он с ужасом наблюдал, как скриба под диктовку составляет документ, как император ставит под ним подпись и собственноручно скрепляет именной печатью, как потом передает подоспевшему центуриону. Обычные самоуверенность и насмешливость оставили магистрата, вдруг осознавшего, насколько не туда завели его собственные каверзы. С большим трудом ему удалось вернуть себе внешнюю невозмутимость. Антония была его слабостью, которую не следовало ни перед кем обнаруживать, чтобы иметь возможность ее спасти.
Юлия, ничего не подозревая, отдыхала от жары в небольшом портике перестиля5 на шелковых покрывалах, услаждая слух нежными переливами струн арфы, которые перебирал юный музыкант. Теплый ветерок едва колыхал растительность над фонтанами и скульптурами богов. Вторя мелодии, тихонько журчала вода, стекая в искусственные водоемы. Музыкант завороженно следил глазами за молодой женщиной, а она совершенно не замечала ни его юности, ни его красоты, ни его откровенного желания. Некоторое время назад она пыталась читать недавно вышедшие в свет эпиграммы Марциала, но заскучала и отбросила книгу прочь. Ее мысли то обращались к ушедшему в море Кефею, то стремились в Апулию, где вовсю развлекался ее сумасшедший брат, совершенно не понимающий, сколь много шума наделал в Риме своей странной, скоропалительной женитьбой. Корнелий беспокоил Юлию. Она надеялась, что, сбежав из Вечного Города, он спрячется, затаится, не станет привлекать внимания Домициана новыми безумствами, но случилось иначе. Его ничто не могло изменить. На письма самой Юлии, в которых она просила его быть осторожнее, он отвечал легкомысленно, не желал задумываться над возможными последствиях своих поступков. Около месяца назад от него прилетело приглашение на веселый пир, который он закатывал у себя на вилле, но Юлия отказалась ехать. Послала брату ответ, в котором в очередной раз распекала его за беспечность, просила не затевать пир, рискуя вызвать новую волну высочайшего гнева, а спрятаться от Домициана получше, чтобы государь даже имени своего нерадивого подданного не слышал как можно дольше.
В глубине дома послышался шум, Лео ворвалась во внутренний дворик с распахнутыми от ужаса глазами и прежде, чем Юлия успела спросить ее о случившемся, закричала:
– Преторианцы, госпожа! Тебя требует к себе император!
Музыкант вскрикнул, невольно задел струны сильнее, чем обычно и они зазвенели протяжной какофонией.
В тот же миг четыре гвардейца в алых плащах вступили в перестиль.
Юлии даже не дали переодеться, не слушали ее возмущенных протестов. Она успела лишь накинуть на голову покрывало, и ее под руки, словно преступницу, выволокли из дома.
